АААААААаа!

Ich kann nicht lebe ohne RED BULL!!!!!

@музыка: Amatoty-ЧБД

@настроение:

---

:)

Я оч рада что вступила в ОФК TOkio HOtel!!!

http://www.diary.ru/~OFC-Tokio-HOTel/

@музыка: My Chemical Romance-Helena

@настроение:

---

Так.

Так.Чето я забываю пропиарить сообщество!

http://www.diary.ru/~ANTIschoool6222/

---

Мои любови...

Воть...

@музыка: HIM-Poison girl

@настроение:

---

Valo!

С днюхой милый инфернальный и незаменимый Виллик!Те сеня дорогой трыдцатник!Хоть ты мя и не слышыш но серавно тя оч лублу!

@музыка: HIM-Poison girl

@настроение:

---

Впервые и исключительно для МАКСА Билл Каулитц, солист группы Tokio Hotel принял

участие в фотосессии, появившись в самых новых тенденциях на осень. 16-летний артист

говорил о стиле, моде. Здесь было его маленькое первое представление на Shooting. В

новой коллекции МАКСА, которую можно покупать теперь и в Kisok, Вы можете видеть все

рекламные стенды исключительной фотосессии Foto-Shooting с Биллом!



Участник Токио отель представляет не столько стиль мужчины 30 лет, сколько пример для

поклонников своей группы. Конечно: первый альбом группы "крик", от которого они продали больше чем 3 млн. экземпляров, классные. Услышали, что даже Campino находит музыку

мальчиков супер. Группу слушаю девочки от 8 до 18. Солист очень тонок, однако

рукопожатие твердо. Он выглядит сдержанным.

Однако быстро проясняется, что Билл по своей натуре - является взрослым как те, сыном которых он мог бы быть. Он знает, как он действует на других. И соответственно, как он

их выполняет их ожидания. Он отлично позирует!

Перед камерой фотографа он передвигается как будто десятки лет работал в музыкальной

идустрии и шоу-бизнесе. Билл не дает звезду. В гардеробе он копается в его синей сумке Луиса Вьюттона, он аккуратно рассматривает себя в зеркале - хорошо ли одет, сидит ли его крепкая цепь дизеля правильно. Никаких вопросов: Билл является одним из самых

стильных артистов.

Он хорошо ориентируется в моде. Он знает все знаменитые марки и знает, насколько тонким должен быть галстук, чтобы считались как правильно и стильно. " Он постоянно листает все журналы, чтобы знать, что сейчас модно.

@музыка: My Chemical Romance-Helena

@настроение:

---

Интервью

Tokio Hotel: Двойной сингл в атаку!





Bravo:Ребята опубликовывают два CD,а мы обьясним почему!



Том объясняет в интервью BRAVO:



Том:"Мы просто имели слишком много материала!

наши фэны должны были потерпеть, но теперь мы делаем сразу два сингла для них!

На CD есть не только музыка но и видео. "-говорит Том.



Bravo:На CD1 находится песня "Wir Schlieсen Uns Ein",включая видеоклип.



Том:"Такой поворот был крайне замечателен!

Мы соеденили два клипа!

Сначала мы на крыше Берлинского кино Performt,затем для второго клипа мы исчезаем в подвал.

Там нас заперли примерно со ста фанатками.(смеется)

На видео все происходит внезапно - мы тонем в массах фанаток"



Bravo:На CD2 имеется версия акустики "Der Letzte Tag".



Том: При этой версии песни мы с Биллом даже не готовились: когда мы записывали её, мы сидели просто расслаблено.

Я сыграл на гитаре,а Билл просто пел наобум.

Этa песня просто показывает нас такими,какие мы есть.





Bravo: Впрочем: 1 сентября у близнецов их 17-тый день рождения!



Том рассказывает,как они будут праздновать: Том"Наверное, только с нашей семьей дома в Магдебурге.

На 2 дня позже мы играем наш прощальный концерт в Loreley.

Это ощущение праздника будет с нами еще на сцене.

Вероятно, наши фаны нам споют Geburtstagsstandchen..."

@музыка: Tokio Hotel-Beichte

@настроение:

---

АААААААаа!

Я была на концерте!просто супер,Билл оч оч хорошо пел,да и все мальчики умнички!Я в шоке была оч мало народу и концерт длился всего 1час и 20 мин.Я перлась в Москву на поезде,оч устала,но это того стоило!Кстати они приедут к нам в Питер весной,я оч жду!

@музыка: Tokio Hotel-Scream

@настроение:

---

Нас всех на***ли!Не пришли Токи в чат!Вот спрашивается че пи***т?!

@музыка: Amatoty-ЧБД

@настроение: Злость

---

Я потихоньку схожу с ума............

Death Death Death Death Death Death Death Death Death Death Death Death Death

Love Love Love Love Love Love Love Love Love Love Love Love Love

Rette mich Rette mich Rette mich Rette mich Rette mich Rette mich Rette mich Rette mich Rette mich Rette mich Rette mich Rette mich Rette mich

Fuck Fuck Fuck Fuck Fuck Fuck Fuck Fuck Fuck Fuck Fuck Fuck Fuck

Valo Valo Valo Valo Valo Valo Valo Valo Valo Valo Valo Valo Valo

Bill Bill Bill Bill Bill Bill Bill Bill Bill bill Bill Bill Bill

666 666 666 666 666 666 666 666 666 666 666 666 666 666 666

Sex Sex Sex Sex Sex Sex Sex Sex Sex Sex Sex Sex Sex

PINKY PINKY PINKY PINKY PINKY PINKY PINKY PINKY PINKY PINKY PINKY PINKY

MONROE MONROE MONROE MONROE MONROE MONROE MONROE MONROE MONROE MONROE MONROE MONROE MONROE

DEMON DEMON DEMON DEMON DEMON DEMON DEMON DEMON DEMON DEMON DEMON DEMON DEMON

ROCK ROCK ROCK ROCK ROCK ROCK ROCK ROCK REOCK ROCK ROCK ROCK ROCK

EMO EMO EMO EMO EMO EMO EMO EMO EMO EMO EMO EMO EMO

SCREAM SCREAM SCREAM SCREAM SCREaM SCREAM SCREAM SCREAM SCREAM SCREAM SCREAM SCREAM

HEART HEART HEART HEART HEART HEART HEART HEART HEART HEART HEART HEART Heart

PPPPPPPPPPPPPPAAAAAAAAAAAAAAIIIIIIIIIIIIIINNNNNNNNNNNNNN!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!

@музыка: Amatoty-ЧБД

@настроение: Пустота....(((((((((((

---

Невский проспект,но Петраградке пренадлежит мое сердце3

Уезжаю после завтра в Москву,а настольгия по Питерууже насупила!Что со мной?!

Николай Васильевич Гоголь"Невский проспект"

Нет ничего лучше Невского проспекта, по крайней мере в Петербурге; для него он составляет все. Чем не блестит эта улица - красавица нашей столицы! Я знаю, что ни один из бледных и чиновных ее жителей не променяет на все блага Невского проспекта. Не только кто имеет двадцать пять лет от роду, прекрасные усы и удивительно сшитый сюртук, но даже тот, у кого на подбородке выскакивают белые волоса и голова гладка, как серебряное блюдо, и тот в восторге от Невского проспекта. А дамы! О, дамам еще больше приятен Невский проспект. Да и кому же он не приятен? Едва только взойдешь на Невский проспект, как уже пахнет одним гуляньем. Хотя бы имел какое-нибудь нужное, необходимое дело, но, взошедши на него, верно, позабудешь о всяком деле. Здесь единственное место, где показываются люди не по необходимости, куда не загнала их надобность и меркантильный интерес, объемлющий весь Петербург. Кажется, человек, встреченный на Невском проспекте, менее эгоист, нежели в Морской, Гороховой, Литейной, Мещанской и других улицах, где жадность и корысть, и надобность выражаются на идущих и летящих в каретах и на дрожках. Невский проспект есть всеобщая коммуникация Петербурга. Здесь житель Петербургской или Выборгской части, несколько лет не бывавший у своего приятеля на Песках или у Московской заставы, может быть уверен, что встретится с ним непременно. Никакой адрес-календарь и справочное место не доставят такого верного известия, как Невский проспект. Всемогущий Невский проспект! Единственное развлечение бедного на гулянье Петербурга! Как чисто подметены его тротуары, и, боже, сколько ног оставило на нем следы свои! И неуклюжий грязный сапог отставного солдата, под тяжестью которого, кажется, трескается самый гранит, и миниатюрный, легкий, как дым, башмачок молоденькой дамы, оборачивающей свою головку к блестящим окнам магазина, как подсолнечник к солнцу, и гремящая сабля исполненного надежд прапорщика, проводящая по нем резкую царапину, - все вымещает на нем могущество силы или могущество слабости. Какая быстрая совершается на нем фантасмагория в течение одного только дня! Сколько вытерпит он перемен в течение одних суток! Начнем с самого раннего утра, когда весь Петербург пахнет горячими, только что выпеченными хлебами и наполнен старухами в изодранных платьях и салопах, совершающими свои наезды на церкви и на сострадательных прохожих. Тогда Невский проспект пуст: плотные содержатели магазинов и их комми еще спят в своих голландских рубашках или мылят свою благородную щеку и пьют кофей; нищие собираются у дверей кондитерских, где сонный ганимед, летавший вчера, как муха, с шоколадом, вылезает, с метлой в руке, без галстука, и швыряет им черствые пироги и объедки. По улицам плетется нужный народ: иногда переходят ее русские мужики, спешащие на работу, в сапогах, запачканных известью, которых и Екатерининский канал, известный своею чистотою, не в состоянии бы был обмыть. В это время обыкновенно неприлично ходить дамам, потому что русский народ любит изъясняться такими резкими выражениями, каких они, верно, не услышат даже в театре. Иногда сонный чиновник проплетется с портфелем под мышкою, если через Невский проспект лежит ему дорога в департамент. Можно сказать решительно, что в это время, то есть до двенадцати часов, Невский проспект не составляет ни для кого цели, он служит только средством: он постепенно наполняется лицами, имеющими свои занятия, свои заботы, свои досады, но вовсе не думающими о нем. Русский мужик говорит о гривне или о семи грошах меди, старики и старухи размахивают руками или говорят сами с собою, иногда с довольно разительными жестами, но никто их не слушает и не смеется над ними, выключая только разве мальчишек в пестрядевых халатах, с пустыми штофами или готовыми сапогами в руках, бегущих молниями по Невскому проспекту. В это время, что бы вы на себя ни надели, хотя бы даже вместо шляпы картуз был у вас на голове, хотя бы воротнички слишком далеко высунулись из вашего галстука, - никто этого не заметит.

В двенадцать часов на Невский проспект делают набеги гувернеры всех наций с своими питомцами в батистовых воротничках. Английские Джонсы и французские Коки идут под руку с вверенными их родительскому попечению питомцами и с приличною солидностью изъясняют им, что вывески над магазинами делаются для того, чтобы можно было посредством их узнать, что находится в самых магазинах. Гувернантки, бледные миссы и розовые славянки, идут величаво позади своих легеньких, вертлявых девчонок, приказывая им поднимать несколько выше плечо и держаться прямее; короче сказать, в это время Невский проспект - педагогический Невский проспект. Но чем ближе к двум часам, тем уменьшается число гувернеров, педагогов и детей: они наконец вытесняются нежными их родителями, идущими под руку с своими пестрыми, разноцветными, слабонервными подругами. Мало-помалу присоединяются к их обществу все, окончившие довольно важные домашние занятия, как-то: поговорившие с своим доктором о погоде и о небольшом прыщике, вскочившем на носу, узнавшие о здоровье лошадей и детей своих, впрочем показывающих большие дарования, прочитавшие афишу и важную статью в газетах о приезжающих и отъезжающих, наконец выпивших чашку кофию и чаю; к ним присоединяются и те, которых завидная судьба наделила благословенным званием чиновников по особенным поручениям. К ним присоединяются и те, которые служат в иностранной коллегии и отличаются благородством своих занятий и привычек. Боже, какие есть прекрасные должности и службы! как они возвышают и услаждают душу! но, увы! я не служу и лишен удовольствия видеть тонкое обращение с собою начальников. Все, что вы ни встретите на Невском проспекте, все исполнено приличия: мужчины в длинных сюртуках, с заложенными в карманы руками, мамы в розовых, белых и бледно-голубых атласных рединготах и шляпках. Вы здесь встретите бакенбарды единственные, пропущенные с необыкновенным и изумительным искусством под галстук, бакенбарды бархатные, атласные, черные, как соболь или уголь, но, увы, принадлежащие только одной иностранной коллегии. Служащим в других департаментах провидение отказало в черных бакенбардах, они должны, к величайшей неприятности своей, носить рыжие. Здесь вы встретите усы чудные, никаким пером, никакою кистью не изобразимые; усы, которым посвящена лучшая половина жизни, - предмет долгих бдений во время дня и ночи, усы, на которые излились восхитительнейшие духи и ароматы и которых умастили все драгоценнейшие и редчайшие сорта помад, усы, которые заворачиваются на ночь тонкою веленевою бумагою, усы, к которым дышит самая трогательная привязанность их посессоров и которым завидуют проходящие. Тысячи сортов шляпок, платьев, платков, - пестрых, легких, к которым иногда в течение целых двух дней сохраняется привязанность их владетельниц, ослепят хоть кого на Невском проспекте. Кажется, как будто целое море мотыльков поднялось вдруг со стеблей и волнуется блестящею тучею над черными жуками мужеского пола. Здесь вы встретите такие талии, какие даже вам не снились никогда: тоненькие, узенькие талии, никак не толще бутылочной шейки, встретясь с которыми, вы почтительно отойдете к сторонке, чтобы как-нибудь неосторожно не толкнуть невежливым локтем; сердцем вашим овладеет робость и страх, чтобы как-нибудь от неосторожного даже дыхания вашего не переломилось прелестнейшее произведение природы и искусства. А какие встретите вы дамские рукава на Невском проспекте! Ах, какая прелесть! Они несколько похожи на два воздухоплавательные шара, так что дама вдруг бы поднялась на воздух, если бы не поддерживал ее мужчина; потому что даму так же легко и приятно поднять на воздух, как подносимый ко рту бокал, наполненный шампанским. Нигде при взаимной встрече не раскланиваются так благородно и непринужденно, как на Невском проспекте. Здесь вы встретите улыбку единственную, улыбку - верх искусства, иногда такую, что можно растаять от удовольствия, иногда такую, что увидите себя вдруг ниже травы и потупите голову, иногда такую, что почувствуете себя выше адмиралтейского шпица и поднимете ее вверх. Здесь вы встретите разговаривающих о концерте или о погоде с необыкновенным благородством и чувством собственного достоинства. Тут вы встретите тысячу непостижимых характеров и явлений. Создатель! какие странные характеры встречаются на Невском проспекте! Есть множество таких людей, которые, встретившись с вами, непременно посмотрят на сапоги ваши, и, если вы пройдете, они оборотятся назад, чтобы посмотреть на ваши фалды. Я до сих пор не могу понять, отчего это бывает. Сначала я думал, что они сапожники, но, однако же, ничуть не бывало: они большею частию служат в разных департаментах, многие из них превосходным образом могут написать отношение из одного казенного места в другое; или же люди, занимающиеся прогулками, чтением газет по кондитерским, - словом, большею частию всь порядочные люди. В это благословенное время от двух до трех часов пополудни, которое может назваться движущеюся столицею Невского проспекта, происходит главная выставка всех лучших произведений человека. Один показывает щегольской сюртук с лучшим добром, другой - греческий прекрасный нос, третий несет превосходные бакенбарды, четвертая - пару хорошеньких глазок и удивительную шляпку, пятый - перстень с талисманом на щегольском мизинце, шестая - ножку в очаровательном башмачке, седьмой - галстук, возбуждающий удивление, осьмой - усы, повергающие в изумление. Но бьет три часа, и выставка оканчивается, толпа редеет... В три часа - новая перемена. На Невском проспекте вдруг настает весна: он покрывается весь чиновниками в зеленых вицмундирах. Голодные титулярные, надворные и прочие советники стараются всеми силами ускорить свой ход. Молодые коллежские регистраторы, губернские и коллежские секретари спешат еще воспользоваться временем и пройтиться по Невскому проспекту с осанкою, показывающею, что они вовсе не сидели шесть часов в присутствии. Но старые коллежские секретари, титулярные и надворные советники идут скоро, потупивши голову: им не до того, чтобы заниматься рассматриванием прохожих; они еще не вполне оторвались от забот своих; в их голове ералаш и целый архив начатых и неоконченных дел; им долго вместо вывески показывается картонка с бумагами или полное лицо правителя канцелярии.

С четырех часов Невский проспект пуст, и вряд ли вы встретите на нем хотя одного чиновника. Какая-нибудь швея из магазина перебежит через Невский проспект с коробкою в руках, какая-нибудь жалкая добыча человеколюбивого повытчика, пущенная по миру во фризовой шинели, какой-нибудь заезжий чудак, которому все часы равны, какая-нибудь длинная высокая англичанка с ридикюлем и книжкою в руках, какой-нибудь артельщик, русский человек в демикотоновом сюртуке с талией на спине, с узенькою бородою, живущий всю жизнь на живую нитку, в котором все шевелится: спина, и руки, и ноги, и голова, когда он учтиво проходит по тротуару, иногда низкий ремесленник; больше никого не встретите вы на Невском проспекте.

Но как только сумерки упадут на домы и улицы и будочник, накрывшись рогожею, вскарабкается на лестницу зажигать фонарь, а из низеньких окошек магазинов выглянут те эстампы, которые не смеют показаться среди дня, тогда Невский проспект опять оживает и начинает шевелиться. Тогда настает то таинственное время, когда лампы дают всему какой-то заманчивый, чудесный свет. Вы встретите очень много молодых людей, большею частию холостых, в теплых сюртуках и шинелях. В это время чувствуется какая-то цель, или, лучше, что-то похожее на цель, что-то чрезвычайно безотчетное; шаги всех ускоряются и становятся вообще очень неровны. Длинные тени мелькают по стенам и мостовой и чуть не достигают головами Полицейского моста. Молодые коллежские регистраторы, губернские и коллежские секретари очень долго прохаживаются; но старые коллежские регистраторы, титулярные и надворные советники большею частию сидят дома, или потому, что это народ женатый, или потому, что им очень хорошо готовят кушанье живущие у них в домах кухарки-немки. Здесь вы встретите почтенных стариков, которые с такою важностью и с таким удивительным благородством прогуливались в два часа по Невскому проспекту. Вы их увидите бегущими так же, как молодые коллежские регистраторы, с тем, чтобы заглянуть под шляпку издали завиденной дамы, которой толстые губы и щеки, нащекатуренные румянами, так нравятся многим гуляющим, а более всего сидельцам, артельщикам, купцам, всегда в немецких сюртуках гуляющим целою толпою и обыкновенно под руку.

- Стой! - закричал в это время поручик Пирогов, дернув шедшего с ним молодого человека во фраке и плаще.- Видел?

- Видел, чудная, совершенно Перуджинова Бианка.

- Да ты о ком говоришь?

- Об ней, о той, что с темными волосами. И какие глаза! боже, какие глаза! Все положение, и контура, и оклад лица - чудеса!

- Я говорю тебе о блондинке, что прошла за ней в ту сторону. Что ж ты не идешь за брюнеткою, когда она так тебе понравилась?

- О, как можно! - воскликнул, закрасневшись, молодой человек во фраке. - Как будто она из тех, которые ходят ввечеру по Невскому проспекту; это должна быть очень знатная дама, - продолжал он, вздохнувши, - один плащ на ней стоит рублей восемьдесят!

- Простак!- закричал Пирогов, насильно толкнувши его в ту сторону, где развевался яркий плащ ее.- Ступай, простофиля, прозеваешь! а я пойду за блондинкою.

Оба приятеля разошлись.

"Знаем мы вас всех", - думал про себя с самодовольною и самонадеянною улыбкою Пирогов, уверенный, что нет красоты, могшей бы ему противиться.

Молодой человек во фраке и плаще робким и трепетным шагом пошел в ту сторону, где развевался вдали пестрый плащ, то окидывавшийся ярким блеском по мере приближения к свету фонаря, то мгновенно покрывавшийся тьмою по удалении от него. Сердце его билось, и он невольно ускорял шаг свой. Он не смел и думать о том, чтобы получить какое-нибудь право на внимание улетавшей вдали красавицы, тем более допустить такую черную мысль, о какой намекал ему поручик Пирогов; но ему хотелось только видеть дом, заметить, где имеет жилище это прелестное существо, которое, казалось, слетело с неба прямо на Невский проспект и, верно, улетит неизвестно куда. Он летел так скоро, что сталкивал беспрестанно с тротуара солидных господ с седыми бакенбардами. Этот молодой человек принадлежал к тому классу, который составляет у нас довольно странное явление и столько же принадлежит к гражданам Петербурга, сколько лицо, являющееся нам в сновидении, принадлежит к существенному миру. Это исключительное сословие очень необыкновенно в том городе, где всь или чиновники, или купцы, или мастеровые немцы. Это был художник. Не правда ли, странное явление? Художник петербургский! художник в земле снегов, художник в стране финнов, где все мокро, гладко, ровно, бледно, серо, туманно. Эти художники вовсе не похожи на художников итальянских, гордых, горячих, как Италия и ее небо; напротив того, это большею частию добрый, кроткий народ, застенчивый, беспечный, любящий тихо свое искусство, пьющий чай с двумя приятелями своими в маленькой комнате, скромно толкующий о любимом предмете и вовсе небрегущий об излишнем. Он вечно зазовет к себе какую-нибудь нищую старуху и заставит ее просидеть битых часов шесть, с тем, чтобы перевести на полотно ее жалкую, бесчувственную мину. Он рисует перспективу своей комнаты, в которой является всякий художественный вздор: гипсовые руки и ноги, сделавшиеся кофейными от времени и пыли, изломанные живописные станки, опрокинутая палитра, приятель, играющий на гитаре, стены, запачканные красками, с растворенным окном, сквозь которое мелькает бледная Нева и бедные рыбаки в красных рубашках. У них всегда почти на всем серенький мутный колорит - неизгладимая печать севера. При всем том они с истинным наслаждением трудятся над своею работою. Они часто питают в себе истинный талант, и если бы только дунул на них свежий воздух Италии, он бы, верно, развился так же вольно, широко и ярко, как растение, которое выносят наконец из комнаты на чистый воздух. Они вообще очень робки: звезда и толстый эполет приводят их в такое замешательство, что они невольно понижают цену своих произведений. Они любят иногда пощеголять, но щегольство это всегда кажется на них слишком резким и несколько походит на заплату. На них встретите вы иногда отличный фрак и запачканный плащ, дорогой бархатный жилет и сюртук весь в красках. Таким же самым образом, как на неоконченном их пейзаже увидите вы иногда нарисованную вниз головою нимфу, которую он, не найдя другого места, набросал на запачканном грунте прежнего своего произведения, когда-то писанного им с наслаждением. Он никогда не глядит вам прямо в глаза; если же глядит, то как-то мутно, неопределенно; он не вонзает в вас ястребиного взора наблюдателя или соколиного взгляда кавалерийского офицера. Это происходит оттого, что он в одно и то же время видит и ваши черты, и черты какого-нибудь гипсового Геркулеса, стоящего в его комнате, или ему представляется его же собственная картина, которую он еще думает произвесть. От этого он отвечает часто несвязно, иногда невпопад, и мешающиеся в его голове предметы еще более увеличивают его робость. К такому роду принадлежал описанный нами молодой человек, художник Пискарев, застенчивый, робкий, но в душе своей носивший искры чувства, готовые при удобном случае превратиться в пламя. С тайным трепетом спешил он за своим предметом, так сильно его поразившим, и, казалось, дивился сам своей дерзости. Незнакомое существо, к которому так прильнули его глаза, мысли и чувства, вдруг поворотило голову и взглянуло на него. Боже, какие божественные черты! Ослепительной белизны прелестнейший лоб осенен был прекрасными, как агат, волосами. Они вились, эти чудные локоны, и часть их, падая из-под шляпки, касалась щеки, тронутой тонким свежим румянцем, проступившим от вечернего холода. Уста были замкнуты целым роем прелестнейших грез. Все, что остается от воспоминания о детстве, что дает мечтание и тихое вдохновение при светящейся лампаде, - все это, казалось, совокупилось, слилось и отразилось в ее гармонических устах. Она взглянула на Пискарева, и при этом взгляде затрепетало его сердце; она взглянула сурово, чувство негодования проступило у ней на лице при виде такого наглого преследования; но на этом прекрасном лице и самый гнев был обворожителен. Постигнутый стыдом и робостью, он остановился, потупив глаза; но как утерять это божество и не узнать даже той святыни, где оно опустилось гостить? Такие мысли пришли в голову молодому мечтателю, и он решился преследовать. Но, чтобы не дать этого заметить, он отдалился на дальнее расстояние, беспечно глядел по сторонам и рассматривал вывески, а между тем не упускал из виду ни одного шага незнакомки. Проходящие реже начали мелькать, улица становилась тише; красавица оглянулась, и ему показалось, как будто легкая улыбка сверкнула на губах ее. Он весь задрожал и не верил своим глазам. Нет, это фонарь обманчивым светом своим выразил на лице ее подобие улыбки; нет, это собственные мечты смеются над ним. Но дыхание занялось в его груди, все в нем обратилось в неопределенный трепет, все чувства его горели, и все перед ним окунулось каким-то туманом. Тротуар несся под ним, кареты со скачущими лошадьми казались недвижимы, мост растягивался и ломался на своей арке, дом стоял крышею вниз, будка валилась к нему навстречу, и алебарда часового вместе с золотыми словами вывески и нарисованными ножницами блестела, казалось, на самой реснице его глаз. И все это произвел один взгляд, один поворот хорошенькой головки. Не слыша, не видя, не внимая, он несся по легким следам прекрасных ножек, стараясь сам умерить быстроту своего шага, летевшего под такт сердца. Иногда овладевало им сомнение: точно ли выражение лица ее было так благосклонно, - и тогда он на минуту останавливался, но сердечное биение, непреодолимая сила и тревога всех чувств стремила его вперед. Он даже не заметил, как вдруг возвысился перед ним четырехэтажный дом, все четыре ряда окон, светившиеся огнем, глянули на него разом, и перилы у подъезда противупоставили ему железный толчок свой. Он видел, как незнакомка летела по лестнице, оглянулась, положила на губы палец и дала знак следовать за собой. Колени его дрожали; чувства, мысли горели; молния радости нестерпимым острием вонзилась в его сердце. Нет, это уже не мечта! Боже! столько счастия в один миг! такая чудесная жизнь в двух минутах!

Но не во сне ли это все? ужель та, за один небесный взгляд которой он готов бы был отдать всю жизнь, приблизиться к жилищу которой уже он почитал за неизъяснимое блаженство, ужель та была сейчас так благосклонна и внимательна к нему? Он взлетел на лестницу. Он не чувствовал никакой земной мысли; он не был разогрет пламенем земной страсти, нет, он был в эту минуту чист и непорочен, как девственный юноша, еще дышащий неопределенною духовною потребностью любви. И то, что возбудило бы в развратном человеке дерзкие помышления, то самое, напротив, еще более освятило их. Это доверие, которое оказало ему слабое прекрасное существо, это доверие наложило на него обет строгости рыцарской, обет рабски исполнять все повеления ее. Он только желал, чтоб эти веления были как можно более трудны и неудобоисполняемы, чтобы с большим напряжением сил лететь преодолевать их. Он не сомневался, что какое-нибудь тайное и вместе важное происшествие заставало незнакомку ему вверяться; что от него, верно, будут требоваться значительные услуги, и он чувствовал уже в себе силу и решимость на все.

Лестница вилась, и вместе с нею вились его быстрые мечты. "Идите осторожнее!" - зазвучал, как арфа, голос и наполнил все жилы его новым трепетом. В темной вышине четвертого этажа незнакомка постучала в дверь, - она отворилась, и они вошли вместе. Женщина довольно недурной наружности встретила их со свечою в руке, но так странно и нагло посмотрела на Пискарева, что он опустил невольно свои глаза. Они вошли в комнату. Три женские фигуры в разных углах представились его глазам. Одна раскладывала карты; другая сидела за фортепианом и играла двумя пальцами какое-то жалкое подобие старинного полонеза; третья сидела перед зеркалом, расчесывая гребнем свои длинные волосы, и вовсе не думала оставить туалета своего при входе незнакомого лица. Какой-то неприятный беспорядок, который можно встретить только в беспечной комнате холостяка, царствовал во всем. Мебели довольно хорошие были покрыты пылью; паук застилал своею паутиною лепной карниз; сквозь непритворенную дверь другой комнаты блестел сапог со шпорой и краснела выпушка мундира; громкий мужской голос и женский смех раздавались без всякого принуждения.

Боже, куда зашел он! Сначала он не хотел верить и начал пристальнее всматриваться в предметы, наполнявшие комнату; но голые стены и окна без занавес не показывали никакого присутствия заботливой хозяйки; изношенные лица этих жалких созданий, из которых одна села почти перед его носом и так же спокойно его рассматривала, как пятно на чужом платье, - все это уверило его, что он зашел в тот отвратительный приют, где основал свое жилище жалкий разврат, порожденный мишурною образованностию и страшным многолюдством столицы. Тот приют, где человек святотатственно подавил и посмеялся над всем чистым и святым, украшающим жизнь, где женщина, эта красавица мира, венец творения, обратилась в какое-то странное, двусмысленное существо, где она вместе с чистотою души лишилась всего женского и отвратительно присвоила себе ухватки и наглости мужчины и уже перестала быть тем слабым, тем прекрасным и так отличным от нас существом. Пискарев мерил ее с ног до головы изумленными глазами, как бы еще желая увериться, та ли это, которая так околдовала и унесла его на Невском проспекте. Но она стояла перед ним так же хороша; волосы ее были так же прекрасны; глаза ее казались все еще небесными. Она была свежа; ей было только семнадцать лет; видно было, что еще недавно настигнул ее ужасный разврат; он еще не смел коснуться к ее щекам, они были свежи и легко оттенены тонким румянцем, - она была прекрасна.

Он неподвижно стоял перед нею и уже готов был так же простодушно позабыться, как позабылся прежде. Но красавица наскучила таким долгим молчанием и значительно улыбнулась, глядя ему прямо в глаза. Но эта улыбка была исполнена какой-то жалкой наглости; она так была странна и так же шла к ее лицу, как идет выражение набожности роже взяточника или бухгалтерская книга поэту. Он содрогнулся. Она раскрыла свои хорошенькие уста и стала говорить что-то, но все это было так глупо, так пошло... Как будто вместе с непорочностию оставляет и ум человека. Он уже ничего не хотел слышать. Он был чрезвычайно смешон и прост, как дитя. Вместо того чтобы воспользоваться такою благосклонностью, вместо того чтобы обрадоваться такому случаю, какому, без сомнения, обрадовался бы на его месте всякий другой, он бросился со всех ног, как дикая коза, и выбежал на улицу.

Повесивши голову и опустивши руки, сидел он в своей комнате, как бедняк, нашедший бесценную жемчужину и тут же выронивший ее в море. "Такая красавица, такие божественные черты - и где же? в каком месте!.." Вот все, что он мог выговорить.

В самом деле, никогда жалость так сильно не овладевает нами, как при виде красоты, тронутой тлетворным дыханием разврата. Пусть бы еще безобразие дружилось с ним, но красота, красота нежная... она только с одной непорочностью и чистотой сливается в наших мыслях. Красавица, так околдовавшая бедного Пискарева, была действительно чудесное, необыкновенное явление. Ее пребывание в этом презренном кругу еще более казалось необыкновенным. Все черты ее были так чисто образованы, все выражение прекрасного лица ее было означено таким благородством, что никак бы нельзя было думать, чтобы разврат распустил над нею страшные свои когти. Она бы составила неоцененный перл, весь мир, весь рай, все богатство страстного супруга; она была бы прекрасной тихой звездой в незаметном семейном кругу и одним движением прекрасных уст своих давала бы сладкие приказания. Она бы составила божество в многолюдном зале, на светлом паркете, при блеске свечей, при безмолвном благоговении толпы поверженных у ног ее поклонников; но, увы! она была какою-то ужасною волею адского духа, жаждущего разрушить гармонию жизни, брошена с хохотом в его пучину.

Проникнутый разрывающею жалостью, сидел он перед загоревшею свечою. Уже и полночь давно минула, колокол башни бил половину первого, а он сидел неподвижный, без сна, без деятельного бдения. Дремота, воспользовавшись его неподвижностью, уже было начала тихонько одолевать его, уже комната начала исчезать, один только огонь свечи просвечивал сквозь одолевавшие его грезы, как вдруг стук у дверей заставил его вздрогнуть и очнуться. Дверь отворилась, и вошел лакей в богатой ливрее. В его уединенную комнату никогда не заглядывала богатая ливрея, притом в такое необыкновенное время... Он недоумевал и с нетерпеливым любопытством смотрел на пришедшего лакея.

- Та барыня, - произнес с учтивым поклоном лакей, - у которой вы изволили за несколько часов пред сим быть, приказала просить вас к себе и прислала за вами карету.

Пискарев стоял в безмолвном удивлении: "Карету, лакей в ливрее!.. Нет, здесь, верно, есть какая-нибудь ошибка..."

- Послушайте, любезный, - произнес он с робостью, - вы, верно, не туда изволили зайти. Вас барыня, без сомнения, прислала за кем-нибудь другим, а не за мною.

- Нет, сударь, я не ошибся. Ведь вы изволили проводить барыню пешком к дому, что в Литейной, в комнату четвертого этажа?

- Я.

- Ну, так пожалуйте поскорее, барыня непременно желает видеть вас и просит вас уже пожаловать прямо к ним на дом.

Пискарев сбежал с лестницы. На дворе точно стояла карета. Он сел в нее, дверцы хлопнули, камни мостовой загремели под колесами и копытами - и освещенная перспектива домов с яркими вывесками понеслась мимо каретных окон. Пискарев думал во всю дорогу и не знал, как разрешить это приключение. Собственный дом, карета, лакей в богатой ливрее... - все это он никак не мог согласить с комнатою в четвертом этаже, пыльными окнами и расстроенным фортепианом.

Карета остановилась перед ярко освещенным подъездом, и его разом поразили: ряд экипажей, говор кучеров, ярко освещенные окна и звуки музыки. Лакей в богатой ливрее высадил его из кареты и почтительно проводил в сени с мраморными колоннами, с облитым золотом швейцаром, с разбросанными плащами и шубами, с яркою лампою. Воздушная лестница с блестящими перилами, надушенная ароматами, неслась вверх. Он уже был на ней, уже взошел в первую залу, испугавшись и попятившись с первым шагом от ужасного многолюдства. Необыкновенная пестрота лиц привела его в совершенное замешательство; ему казалось, что какой-то демон искрошил весь мир на множество разных кусков и все эти куски без смысла, без толку смешал вместе. Сверкающие дамские плечи и черные фраки, люстры, лампы, воздушные летящие газы, эфирные ленты и толстый контрабас, выглядывавший из-за перил великолепных хоров, - все было для него блистательно. Он увидел за одним разом столько почтенных стариков и полустариков с звездами на фраках, дам, так легко, гордо и грациозно выступавших по паркету или сидевших рядами, он услышал столько слов французских и английских, к тому же молодые люди в черных фраках были исполнены такого благородства, с таким достоинством говорили и молчали, так не умели сказать ничего лишнего, так величаво шутили, так почтительно улыбались, такие превосходные носили бакенбарды, так искусно умели показывать отличные руки, поправляя галстук, дамы так были воздушны, так погружены в совершенное самодовольство и упоение, так очаровательно потупляли глаза, что... но один уже смиренный вид Пискарева, прислонившегося с боязнию к колонне, показывал, что он растерялся вовсе. В это время толпа обступила танцующую группу. Они неслись, увитые прозрачным созданием Парижа, в платьях, сотканных из самого воздуха; небрежно касались они блестящими ножками паркета и были более эфирны, нежели если бы вовсе его не касались. Но одна между ими всех лучше, всех роскошнее и блистательнее одета. Невыразимое, самое тонкое сочетание вкуса разлилось во всем ее уборе, и при всем том она, казалось, вовсе о нем не заботилась и оно вылилось невольно, само собою. Она и глядела и не глядела на обступившую толпу зрителей, прекрасные длинные ресницы опустились равнодушно, и сверкающая белизна лица ее еще ослепительнее бросилась в глаза, когда легкая тень осенила при наклоне головы очаровательный лоб ее.

Пискарев употребил все усилия, чтобы раздвинуть толпу и рассмотреть ее; но, к величайшей досаде, какая-то огромная голова с темными курчавыми волосами заслоняла ее беспрестанно; притом толпа его притиснула так, что он не смел податься вперед, не смел попятиться назад, опасаясь толкнуть каким-нибудь образом какого-нибудь тайного советника. Но вот он продрался-таки вперед и взглянул на свое платье, желая прилично оправиться. Творец небесный, что это! На нем был сюртук и весь запачканный красками: спеша ехать, он позабыл даже переодеться в пристойное платье. Он покраснел до ушей и, потупив голову, хотел провалиться, но провалиться решительно было некуда: камер-юнкеры в блестящем костюме сдвинулись позади его совершенною стеною. Он уже желал быть как можно подалее от красавицы с прекрасным лбом и ресницами. Со страхом поднял он глаза посмотреть, не глядит ли она на него: боже! она стоит перед ним... Но что это? что это? "Это она!" - вскрикнул он почти во весь голос. В самом деле, это была она, та самая, которую встретил он на Невском и которую проводил к ее жилищу.

Она подняла между тем свои ресницы и глянула на всех своим ясным взглядом. "Ай, ай, ай, как хороша!.." - мог только выговорить он с захватившимся дыханием. Она обвела своими глазами весь круг, наперерыв жаждавший остановить ее внимание, но с каким-то утомлением и невниманием она скоро отвратила их и встретилась с глазами Пискарева. О, какое небо! какой рай! дай силы, создатель, перенести это! жизнь не вместит его, он разрушит и унесет душу! Она подала знак, но не рукою, не наклонением головы, нет, в ее сокрушительных глазах выразился этот знак таким тонким незаметным выражением, что никто не мог его видеть, но он видел, он понял его. Танец длиля долго; утомленная музыка, казалось, вовсе погасала и замирала, и опять вырывалась, визжала и гремела; наконец - конец! Она села, грудь ее воздымалась под тонким дымом газа; рука ее (создатель, какая чудесная рука!) упала на колени, сжала под собою ее воздушное платье, и платье под нею, казалось, стало дышать музыкою, и тонкий сиреневый цвет его еще виднее означал яркую белизну этой прекрасной руки. Коснуться бы только ее - и ничего больше! Никаких других желаний - они все дерзки... Он стоял у ней за стулом, не смея говорить, не смея дышать.

- Вам было скучно? - произнесла она. - Я также скучала. Я замечаю, что вы меня ненавидите... - прибавила она, потупив свои длинные ресницы.

- Вас ненавидеть! мне? я...- хотел было произнесть совершенно потерявшийся Пискарев и наговорил бы, верно, кучу самых несвязных слов, но в это время подошел камергер с острыми и приятными замечаниями, с прекрасным завитым на голове хохлом. Он довольно приятно показывал ряд довольно недурных зубов и каждою остротою своею вбивал острый гвоздь в его сердце. Наконец кто-то из посторонних, к счастию, обратился к камергеру с каким-то вопросом.

- Как это несносно! - сказала она, подняв на него свои небесные глаза.- Я сяду на другом конце зала; будьте там!

Она проскользнула между толпою и исчезла. Он как помешанный растолкал толпу и был уже там.

Так, это она! она сидела, как царица, всех лучше, всех прекраснее, и искала его глазами.

- Вы здесь, - произнесла она тихо.- Я буду откровенна перед вами: вам, верно, странным показались обстоятельства нашей встречи. Неужели вы думаете, что я могу принадлежать к тому презренному классу творений, в котором вы встретили меня? Вам кажутся странными мои поступки, но я вам открою тайну: будете ли вы в состоянии, - произнесла она, устремив пристально на его глаза свои, - никогда не изменить ей?

- О, буду! буду! буду!..

Но в это время подошел довольно пожилой человек, заговорил с ней на каком-то непонятном для Пискарева языке и подал ей руку. Она умоляющим взглядом посмотрела на Пискарева и дала знак остаться на своем месте и ожидать ее прихода, но в припадке нетерпения он не в силах был слушать никаких приказаний даже из ее уст. Он отправился вслед за нею; но толпа разделила их. Он уже не видел сиреневого платья; с беспокойством проходил он из комнаты в комнату и толкал без милосердия всех встречных, но во всех комнатах всь сидели тузы за вистом, погруженные в мертвое молчание. В одном углу комнаты спорило несколько пожилых людей о преимуществе военной службы перед статскою; в другом люди в превосходных фраках бросали легкие замечания о многотомных трудах поэта-труженика. Пискарев чувствовал, что один пожилой человек с почтенною наружностью схватил за пуговицу его фрака и представлял на его суждение одно

@музыка: Amatoty-ЧБД

@настроение: Пустота....

---

Невский проспект,но Петраградке пренадлежит мое сердце2

весьма справедливое свое замечание, но он грубо оттолкнул его, даже не заметивши, что у него на шее был довольно значительный орден. Он перебежал в другую комнату - и там нет ее. В третью - тоже нет. "Где же она? дайте ее мне! о, я не могу жить, не взглянувши на нее! мне хочется выслушать, что она хотела сказать", - но все поиски его оставались тщетными. Беспокойный, утомленный, он прижался к углу и смотрел на толпу; но напряженные глаза его начали ему представлять все в каком-то неясном виде. Наконец ему начали явственно показываться стены его комнаты. Он поднял глаза; перед ним стоял подсвечник с огнем, почти потухавшим в глубине его; вся свеча истаяла; сало было налито на столе его.

Так это он спал! Боже, какой сон! И зачем было просыпаться? зачем было одной минуты не подождать: она бы, верно, опять явилась! Досадный свет неприятным своим тусклым сиянием глядел в его окна. Комната в таком сером, таком мутном беспорядке... О, как отвратительна действительность! Что она против мечты? Он разделся наскоро и лег в постель, закутавшись одеялом, желая на миг призвать улетевшее сновидение. Сон, точно; не замедлил к нему явиться, но представлял ему вовсе не то, что бы желал он видеть: то поручик Пирогов являлся с трубкою, то академический сторож, то действительный статский советник, то голова чухонки, с которой он когда-то рисовал портрет, и тому подобная чепуха.

До самого полудня пролежал он в постеле, желая заснуть; но она не являлась. Хотя бы на минуту показала прекрасные черты свои, хотя бы на минуту зашумела ее легкая походка, хотя бы ее обнаженная, яркая, как заоблачный снег, рука мелькнула перед ним.

Все отринувши, все позабывши, сидел он с сокрушенным, с безнадежным видом, полный только одного сновидения. Ни к чему не думал он притронуться; глаза его без всякого участия, без всякой жизни глядели в окно, обращенное в двор, где грязный водовоз лил воду, мерзнувшую на воздухе, и козлиный голос разносчика дребезжал: "Старого платья продать". Ежедневное и действительное странно поражало его слух. Так просидел он до самого вечера и с жадностию бросился в постель. Долго боролся он с бессонницею, наконец пересилил ее. Опять какой-то сон, какой-то пошлый, гадкий сон. "Боже, умилосердись: хотя на минуту, хотя на одну минуту покажи ее!" Он опять ожидал вечера, опять заснул, опять снился какой-то чиновник, который был вместе и чиновник и фагот; о, это нестерпимо! Наконец она явилась! ее головка и локоны... она глядит... О, как ненадолго! опять туман, опять какое-то глупое сновидение.

Наконец сновидения сделались его жизнью, и с этого времени вся жизнь его приняла странный оборот: он, можно сказать, спал наяву и бодрствовал во сне. Если бы его кто-нибудь видел сидящим безмолвно перед пустым столом или шедшим по улице, то, верно бы, принял его за лунатика или разрушенного крепкими напитками; взгляд его был вовсе без всякого значения, природная рассеянность наконец развилась и властительно изгоняла на лице его все чувства, все движения. Он оживлялся только при наступлении ночи.

Такое состояние расстроило его силы, и самым ужасным мучением было для него то, что наконец сон начал его оставлять вовсе. Желая спасти это единственное свое богатство, он употреблял все средства восстановить его. Он слышал, что есть средство восстановить сон - для этого нужно принять только опиум. Но где достать этого опиума? Он вспомнил про одного персиянина, содержавшего магазин шалей, который всегда почти, когда ни встречал его, просил нарисовать ему красавицу. Он решился отправиться к нему, предполагая, что у него, без сомнения, есть этот опиум. Персиянин принял его сидя на диване и поджавши под себя ноги.

- На что тебе опиум? - спросил он его.

Пискарев рассказал ему про свою бессонницу.

- Хорошо, я дам тебе опиуму, только нарисуй мне красавицу. Чтоб хорошая была красавица! чтобы брови были черные и очи большие, как маслины; а я сама чтобы лежала возле нее и курила трубку! слышишь? чтобы хорошая была! чтобы была красавица!

Пискарев обещал все. Персиянин на минуту вышел и возвратился с баночкою, наполненною темною жидкостью, бережно отлил часть ее в другую баночку и дал Пискареву с наставлением употреблять не больше как по семи капель в воде. С жадностию схватил он эту драгоценную баночку, которую не отдал бы за груду золота, и опрометью побежал домой.

Пришедши домой, он отлил несколько капель в стакан с водою и, проглотив, завалился спать.

Боже, какая радость! Она! опять она! но уже совершенно в другом виде. О, как хорошо сидит она у окна деревенского светлого домика! наряд ее дышит такою простотою, в какую только облекается мысль поэта. Прическа на голове ее... Создатель, как проста эта прическа и как она идет к ней! Коротенькая косынка была слегка накинута на стройной ее шейке; все в ней скромно, все в ней - тайное, неизъяснимое чувство вкуса. Как мила ее грациозная походка! как музыкален шум ее шагов и простенького платья! как хороша рука ее, стиснутая волосяным браслетом! Она говорит ему со слезою на глазах: "Не презирайте меня: я вовсе не та, за которую вы принимаете меня. Взгляните на меня, взгляните пристальнее и скажите: разве я способна к тому, что вы думаете?" - "О! нет, нет! пусть тот, кто осмелится подумать, пусть тот..." Но он проснулся, растроганный, растерзанный, с слезами на глазах. "Лучше бы ты вовсе не существовала! не жила в мире, а была бы создание вдохновенного художника! Я бы не отходил от холста, я бы вечно глядел на тебя и целовал бы тебя. Я бы жил и дышал тобою, как прекраснейшею мечтою, и я бы был тогда счастлив. Никаких бы желаний не простирал далее. Я бы призывал тебя, как ангела-хранителя, пред сном и бдением, и тебя бы ждал я, когда бы случилось изобразить божественное и святое. Но теперь... какая ужасная жизнь! Что пользы в том, что она живет? Разве жизнь сумасшедшего приятна его родственникам и друзьям, некогда его любившим? Боже, что за жизнь наша! вечный раздор мечты с существенностью!" Почти такие мысли занимали его беспрестанно. Ни о чем он не думал, даже почти ничего не ел и с нетерпением, со страстию любовника ожидал вечера и желанного видения. Беспрестанное устремление мыслей к одному наконец взяло такую власть над всем бытием его и воображением, что желанный образ являлся ему почти каждый день, всегда в положении противоположном действительности, потому что мысли его были совершенно чисты, как мысли ребенка. Чрез эти сновидения самый предмет как-то более делался чистым и вовсе преображался.

Приемы опиума еще более раскалили его мысли, и если был когда-нибудь влюбленный до последнего градуса безумия, стремительно, ужасно, разрушительно, мятежно, то этот несчастный был он.

Из всех сновидений одно было радостнее для него всех: ему представилась его мастерская, он так был весел, с таким наслаждением сидел с палитрою в руках! И она тут же. Она была уже его женою. Она сидела возле него, облокотившись прелестным локотком своим на спинку его стула, и смотрела на его работу. В ее глазах, томных, усталых, написано было бремя блаженства; все в комнате его дышало раем; было так светло, так убрано. Создатель! она склонила к нему на грудь прелестную свою головку... Лучшего сна он еще никогда не видывал. Он встал после него как-то свежее и менее рассеянный, нежели прежде. В голове его родились странные мысли. "Может быть, - думал он, - она вовлечена каким-нибудь невольным ужасным случаем в разврат; может быть, движения души ее склонны к раскаянию; может быть, она желала бы сама вырваться из ужасного состояния своего. И неужели равнодушно допустить ее гибель, и притом тогда, когда только стоит подать руку, чтобы спасти ее от потопления?" Мысли его простирались еще далее. "Меня никто не знает, - говорил он сам себе, - да и кому какое до меня дело, да и мне тоже нет до них дела. Если она изъявит чистое раскаяние и переменит жизнь свою, я женюсь тогда на ней. Я должен на ней жениться и, верно, сделаю гораздо лучше, нежели многие, которые женятся на своих ключницах и даже часто на самых презренных тварях. Но мой подвиг будет бескорыстен и может быть даже великим. Я возвращу миру прекраснейшее его украшение".

Составивши такой легкомысленный план, он почувствовал краску, вспыхнувшую на его лице; он подошел к зеркалу и испугался сам впалых щек и бледности своего лица. Тщательно начал он принаряжаться; приумылся, пригладил волоса, надел новый фрак, щегольской жилет, набросил плащ и вышел на улицу. Он дохнул свежим воздухом и почувствовал свежесть на сердце, как выздоравливающий, решившийся выйти в первый раз после продолжительной болезни. Сердце его билось, когда он подходил к той улице, на которой нога его не была со времени роковой встречи.

Долго он искал дома; казалось, память ему изменила. Он два раза прошел улицу и не знал, перед которым остановиться. Наконец один показался ему похожим. Он быстро взбежал на лестницу, постучал в дверь: дверь отворилась, и кто же вышел к нему навстречу? Его идеал, его таинственный образ, оригинал мечтательных картин, та, которою он жил, так ужасно, так страдательно, так сладко жил. Она сама стояла перед ним: он затрепетал; он едва мог удержаться на ногах от слабости, обхваченный порывом радости. Она стояла перед ним так же прекрасна, хотя глаза ее были заспаны, хотя бледность кралась на лице ее, уже не так свежем, но она все была прекрасна.

- А! - вскрикнула она, увидевши Пискарева и протирая глаза свои (тогда было уже два часа). - Зачем вы убежали тогда от нас?

Он в изнеможении сел на стул и глядел на нее.

- А я только что теперь проснулась; меня привезли в семь часов утра. Я была совсем пьяна, - прибавила она с улыбкою.

О, лучше бы ты была нема и лишена вовсе языка, чем произносить такие речи! Она вдруг показала ему, как в панораме, всю жизнь ее. Однако ж, несмотря на это, скрепившись сердцем, решился попробовать он, не будут ли иметь над нею действия его увещания. Собравшись с духом, он дрожащим и вместе пламенным голосом начал представлять ей ужасное ее положение. Она слушала его с внимательным видом и с тем чувством удивления, которое мы изъявляем при виде чего-нибудь неожиданного и странного. Она взглянула, легко улыбнувшись, на сидевшую в углу свою приятельницу, которая, оставивши вычищать гребешок, тоже слушала со вниманием нового проповедника.

- Правда, я беден, - сказал наконец после долгого и поучительного увещания Пискарев, - но мы станем трудиться; мы постараемся наперерыв, один перед другим, улучшить нашу жизнь. Нет ничего приятнее, как быть обязану во всем самому себе. Я буду сидеть за картинами, ты будешь, сидя возле меня, одушевлять мои труды, вышивать или заниматься другим рукоделием, и мы ни в чем не будем иметь недостатка.

- Как можно! - прервала она речь с выражением какого-то презрения.- Я не прачка и не швея, чтобы стала заниматься работою.

Боже! в этих словах выразилась вся низкая, вся презренная жизнь, - жизнь, исполненная пустоты и праздности, верных спутников разврата.

- Женитесь на мне! - подхватила с наглым видом молчавшая дотоле в углу ее приятельница.- Если я буду женою, я буду сидеть вот как!

При этом она сделала какую-то глупую мину на жалком лице своем, которою чрезвычайно рассмешила красавицу.

О, это уже слишком! этого нет сил перенести. Он бросился вон, потерявши чувства и мысли. Ум его помутился: глупо, без цели, не видя ничего, не слыша, не чувствуя, бродил он весь день. Никто не мог знать, ночевал он где-нибудь или нет; на другой только день каким-то глупым инстинктом зашел он на свою квартиру, бледный, с ужасным видом, с растрепанными волосами, с признаками безумия на лице. Он заперся в свою комнату и никого не впускал, ничего не требовал. Протекли четыре дня, и его запертая комната ни разу не отворялась; наконец прошла неделя, и комната все так же была заперта. Бросились к дверям, начали звать его, но никакого не было ответа; наконец выломали дверь и нашли бездыханный труп его с перерезанным горлом. Окровавленная бритва валялась на полу. По судорожно раскинутым рукам и по страшно искаженному виду можно было заключить, что рука его была неверна и что он долго еще мучился, прежде нежели грешная душа его оставила тело.

Так погиб, жертва безумной страсти, бедный Пискарев, тихий, робкий, скромный, детски простодушный, носивший в себе искру таланта, быть может со временем бы вспыхнувшего широко и ярко. Никто не поплакал над ним; никого не видно было возле его бездушного трупа, кроме обыкновенной фигуры квартального надзирателя и равнодушной мины городового лекаря. Гроб его тихо, даже без обрядов религии, повезли на Охту; за ним идучи, плакал один только солдат-сторож, и то потому, что выпил лишний штоф водки. Даже поручик Пирогов не пришел посмотреть на труп несчастного бедняка, которому он при жизни оказывал свое высокое покровительство. Впрочем, ему было вовсе не до того: он был занят чрезвычайным происшествием. Но обратимся к нему.

Я не люблю трупов и покойников, и мне всегда неприятно, когда переходит мою дорогу длинная погребальная процессия и инвалидный солдат, одетый каким-то капуцином, нюхает левою рукою табак, потому что правая занята факелом. Я всегда чувствую на душе досаду при виде богатого катафалка и бархатного гроба; но досада моя смешивается с грустью, когда я вижу, как ломовой извозчик тащит красный, ничем не покрытый гроб бедняка и только одна какая-нибудь нищая,

@музыка: Amatoty-ЧБД

@настроение: Пустота....(((((((((((

---

Невский проспект,но Петраградке пренадлежит мое сердце1

встретившись на перекрестке, плетется за ним, не имея другого дела.

Мы, кажется, оставили поручика Пирогова на том, как он расстался с бедным Пискаревым и устремился за блондинкою. Эта блондинка была легенькое, довольно интересное созданьице. Она останавливалась перед каждым магазином и заглядывалась на выставленные в окнах кушаки, косынки, серьги, перчатки и другие безделушки, беспрестанно вертелась, глазела во все стороны и оглядывалась назад. "Ты, голубушка, моя!" - говорил с самоуверенностию Пирогов, продолжая свое преследование и закутавши лицо свое воротником шинели, чтобы не встретить кого-нибудь из знакомых. Но не мешает известить читателей, кто таков был поручик Пирогов.

Но прежде нежели мы скажем, кто таков был поручик Пирогов, не мешает кое-что рассказать о том обществе, к которому принадлежал Пирогов. Есть офицеры, составляющие в Петербурге какой-то средний класс общества. На вечере, на обеде у статского советника или у действительного статского, который выслужил этот чин сорокалетними трудами, вы всегда найдете одного из них. Несколько бледных, совершенно бесцветных, как Петербург, дочерей, из которых иные перезрели, чайный столик, фортепиано, домашние танцы - все это бывает нераздельно с светлым эполетом, который блещет при лампе, между благонравной блондинкой и черным фраком братца или домашнего знакомого. Этих хладнокровных девиц чрезвычайно трудно расшевелить и заставить смеяться; для этого нужно большое искусство или, лучше сказать, совсем не иметь никакого искусства. Нужно говорить так, чтобы не было ни слишком умно, ни слишком смешно, чтобы во всем была та мелочь, которую любят женщины. В этом надобно отдать справедливость означенным господам. Они имеют особенный дар заставлять смеяться и слушать этих бесцветных красавиц. Восклицания, задушаемые смехом: "Ах, перестаньте! не стыдно ли вам так смешить!" - бывают им часто лучшею наградою. В высшем классе они попадаются очень редко или, лучше сказать, никогда. Оттуда они совершенно вытеснены тем, что называют в этом обществе аристократами; впрочем, они считаются учеными и воспитанными людьми. Они любят потолковать об литературе; хвалят Булгарина, Пушкина и Греча и говорят с презрением и остроумными колкостями об А. А. Орлове. Они не пропускают ни одной публичной лекции, будь она о бухгалтерии или даже о лесоводстве. В театре, какая бы ни была пьеса, вы всегда найдете одного из них, выключая разве если уже играются какие-нибудь "Филатки", которыми очень оскорбляется их разборчивый вкус. В театре они бессменно. Это самые выгодные люди для театральной дирекции. Они особенно любят в пьесе хорошие стихи, также очень любят громко вызывать актеров; многие из них, преподавая в казенных заведениях или приготовляя к казенным заведениям, заводятся наконец кабриолетом и парою лошадей. Тогда круг их становится обширнее; они достигают наконец до того, что женятся на купеческой дочери, умеющей играть на фортепиано, с сотнею тысяч или около того наличных и кучею брадатой родни. Однако ж этой чести они не прежде могут достигнуть, как выслуживши, по крайней мере, до полковничьего чина. Потому что русские бородки, несмотря на то что от них еще несколько отзывается капустою, никаким образом не хотят видеть дочерей своих ни за кем, кроме генералов или, по крайней мере, полковников. Таковы главные черты этого сорта молодых людей. Но поручик Пирогов имел множество талантов, собственно ему принадлежавших. Он превосходно декламировал стихи из "Димитрия Донского" и "Горе от ума", имел особенное искусство пускать из трубки дым кольцами так удачно, что вдруг мог нанизать их около десяти одно на другое. Умел очень приятно рассказать анекдот о том, что пушка сама по себе, а единорог сам по себе. Впрочем, оно несколько трудно перечесть все таланты, которыми судьба наградила Пирогова. Он любил поговорить об актрисе и танцовщице, но уже не так резко, как обыкновенно изъясняется об этом предмете молодой прапорщик. Он был очень доволен своим чином, в который был произведен недавно, и хотя иногда, ложась на диван, он говорил: "Ох, ох! суета, все суета! что из этого, что я поручик?" - но втайне его очень льстило это новое достоинство; он в разговоре часто старался намекнуть о нем обиняком, и один раз, когда попался ему на улице какой-то писарь, показавшийся ему невежливым, он немедленно остановил его и в немногих, но резких словах дам заметить ему, что перед ним стоял поручик, а не другой какой офицер. Тем более старался он изложить это красноречивее, что тогда проходили мимо его две весьма недурные дамы. Пирогов вообще показывал страсть ко всему изящному и поощрял художника Пискарева; впрочем, это происходило, может быть, оттого, что ему весьма желалось видеть мужественную физиономию свою на портрете. Но довольно о качествах Пирогова. Человек такое дивное существо, что никогда не можно исчислить вдруг всех его достоинств, и чем более в него всматриваешъся, тем более является новых особенностей, и описание их было бы бесконечно.

Итак, Пирогов не переставал преследовать незнакомку, от времени до времени занимая ее вопросами, на которые она отвечала резко, отрывисто и какими-то неясными звуками. Они вошли темными Казанскими воротами в Мещанскую улицу, улицу табачных и мелочных лавок, немцев-ремесленников и чухонских нимф. Блондинка бежала скорее и впорхнула в ворота одного довольно запачканного дома. Пирогов - за нею. Она взбежала по узенькой темной лестнице и вошла в дверь, в которую тоже смело пробрался Пирогов. Он увидел себя в большой комнате с черными стенами, с закопченным потолком. Куча железных винтов, слесарных инструментов, блестящих кофейников и подсвечников была на столе; пол был засорен медными и железными опилками. Пирогов тотчас смекнул, что это была квартира мастерового. Незнакомка порхнула далее в боковую дверь. Он было на минуту задумался, но, следуя русскому правилу, решился идти вперед. Он вошел в комнату, вовсе не похожую на первую, убранную очень опрятно, показывавшую, что хозяин был немец. Он был поражен необыкновенно странным видом.

Перед ним сидел Шиллер, - не тот Шиллер, который написал "Вильгельма Телля" и "Историю Тридцатилетней войны", но известный Шиллер, жестяных дел мастер в Мещанской улице. Возле Шиллера стоял Гофман, - не писатель Гофман, но довольно хороший сапожник с Офицерской улицы, большой приятель Шиллера. Шиллер был пьян и сидел на стуле, топая ногою и говоря что-то с жаром. Все это еще бы не удивило Пирогова, но удивило его чрезвычайно странное положение фигур. Шиллер сидел, выставив свой довольно толстый нос и поднявши вверх голову; а Гофман держал его за этот нос двумя пальцами и вертел лезвием своего сапожнического ножа на самой его поверхности. Обе особы говорили на немецком языке, и потому поручик Пирогов, который знал по-немецки только "гут морген", ничего не мог понять из всей этой истории. Впрочем, слова Шиллера заключались вот в чем.

"Я не хочу, мне не нужен нос! - говорил он, размахивая руками.- У меня на один нос выходит три фунта табаку в месяц. И я плачу в русский скверный магазин, потому что немецкий магазин не держит русского табаку, я плачу в русский скверный магазин за каждый фунт по сорок копеек; это будет рубль двадцать копеек; двенадцать раз рубль двадцать копеек - это будет четырнадцать рублей сорок копеек. Слышишь, друг мой Гофман? на один нос четырнадцать рублей сорок копеек! Да по праздникам я нюхаю рапе, потому что я не хочу нюхать по праздникам русский скверный табак. В год я нюхаю два фунта рапе, по два рубля фунт. Шесть да четырнадцать - двадцать рублей сорок копеек на один табак. Это разбой! Я спрашиваю тебя, мой друг Гофман, не так ли? - Гофман, который сам был пьян, отвечал утвердительно.- Двадцать рублей сорок копеек! Я швабский немец; у меня есть король в Германии. Я не хочу носа! режь мне нос! вот мой нос!"

И если бы не внезапное появление поручика Пирогова, то, без всякого сомнения, Гофман отрезал бы ни за что ни про что Шиллеру нос, потому что он уже привел нож свой в такое положение, как бы хотел кроить подошву.

Шиллеру показалось очень досадно, что вдруг незнакомое, непрошеное лицо так некстати ему помешало. Он, несмотря на то что был в упоительном чаду пива и вина, чувствовал, что несколько неприлично в таком виде и при таком действии находиться в присутствии постороннего свидетеля. Между тем Пирогов слегка наклонился и с свойственною ему приятностию сказал:

- Вы извините меня...

- Пошел вон! - отвечал протяжно Шиллер.

Это озадачило поручика Пирогова. Такое обращепие ему было совершенно ново. Улыбка, слегка было показавшаяся на его лице, вдруг пропала. С чувством огорченного достоинства он сказал:

- Мне странно, милостивый государь... вы, верно, не заметили...я офицер...

- Что такое офицер! Я - швабский немец. Мой сам (при этом Шиллер ударил кулаком по столу) будет офицер: полтора года юнкер, два года поручик, и я завтра сейчас офицер. Но я не хочу служить. Я с офицером сделает этак: фу! - при этом Шиллер подставил ладонь и фукнул на нее.

Поручик Пирогов увидел, что ему больше ничего не оставалось, как только удалиться; однако ж такое обхождение, вовсе не приличное его званию, ему было неприятно. Он несколько раз останавливался на лестнице, как бы желая собраться с духом и подумать о том, каким бы образом дать почувствовать Шиллеру его дерзость. Наконец рассудил, что Шиллера можно извинить, потому что голова его была наполнена пивом; к тому же представилась ему хорошенькая блондинка, и он решился предать это забвению. На другой день поручик Пирогов рано поутру явился в мастерской жестяных дел мастера. В передней комнате встретила его хорошенькая блондинка и довольно суровым голосом, который очень шел к ее личику, спросила:

- Что вам угодно?

- А, здравствуйте, моя миленькая! вы меня не узнали? плутовочка, какие хорошенькие глазки! - при этом поручик Пирогов хотел очень мило поднять пальцем ее подбородок.

Но блондинка произнесла пугливое восклицание и с тою же суровостью спросила:

- Что вам угодно?

- Вас видеть, больше ничего мне не угодно, - произнес поручик Пирогов, довольно приятно улыбаясь и подступая ближе; но, заметив, что пугливая блондинка хотела проскользнуть в дверь, прибавил: - Мне нужно, моя миленькая, заказать шпоры. Вы можете мне сделать шпоры? хотя для того, чтобы любить вас, вовсе не нужно шпор, а скорее бы уздечку. Какие миленькие ручки!

Поручик Пирогов всегда бывал очень любезен в изъяснениях подобного рода.

- Я сейчас позову моего мужа, - вскрикнула немка и ушла, и чрез несколько минут Пирогов увидел Шиллера, выходившего с заспанными глазами, едва очнувшегося от вчерашнего похмелья. Взглянувши на офицера, он припомнил, как в смутном сне, происшествие вчерашнего дня. Он ничего не помнил в таком виде, в каком было, но чувствовал, что сделал какую-то глупость, и потому принял офицера с очень суровым видом.

- Я за шпоры не могу взять меньше пятнадцати рублей, - произнес он, желая отделаться от Пирогова, потому что ему, как честному немцу, очень совестно было смотреть на того, кто видел его в неприличном положении. Шиллер любил пить совершенно без свидетелей, с двумя, тремя приятелями, и запирался на это время даже от своих работников.

- Зачем же так дорого? - ласково сказал Пирогов.

- Немецкая работа, - хладнокровно произнес Шиллер, поглаживая подбородок. - Русский возьмется сделать за два рубля.

- Извольте, чтобы доказать, что я вас люблю и желаю с вами познакомиться, я плачу пятнадцать рублей.

Шиллер минуту оставался в размышлении: ему, как честному немцу, сделалось немного совестно. Желая сам отклонить его от заказывания, он объявил, что раньше двух недель не может сделать. Но Пирогов без всякого прекословия изъявил совершенное согласие.

Немец задумался и стал размышлять о том, как бы лучше сделать свою работу, чтобы она действительно стоила пятнадцать рублей. В это время блондинка вошла в мастерскую и начала рыться на столе, уставленном кофейниками. Поручик воспользовался задумчивостью Шиллера, подступил к ней и пожал ручку, обнаженную до самого плеча. Это Шиллеру очень не понравилось.

- Мейн фрау! (Моя жена! (искаженное нем. Meine Frau!)) - закричал он.

- Вас волен зи дох? (Что вам угодно? (искаженное нем. Was wollen sie doch?)) - отвечала блондинка.

- Гензи на кухня! (Ступайте на кухню! (искаженное нем. Gehen sie in die Kuche!))

Блондинка удалилась.

- Так через две недели? - сказал Пирогов.

- Да, через две недели, - отвечал в размышлении Шиллер, - у меня теперь очень много работы.

- До свидания! я к вам зайду.

- До свидания, - отвечал Шиллер, запирая за ним дверь.

Поручик Пирогов решился не оставлять своих исканий, несмотря на то что немка оказала явный отпор. Он не мог понять, чтобы можно было ему противиться, тем более что любезность его и блестящий чин давали полное право на внимание. Надобно, однако же, сказать и то, что жена Шиллера, при всей миловидности своей, была очень глупа. Впрочем, глупость составляет особенную прелесть в хорошенькой жене. По крайней мере, я знал много мужей. которые в восторге от глупости своих жен и видят в ней все признаки младенческой невинности. Красота

@музыка: Amatoty-ЧБД

@настроение: Пустота....(((((((((((

---

Невский проспект,но Петраградке пренадлежит мое сердце

производит совершенные чудеса. Все душевные недостатки в красавице, вместо того чтобы произвести отвращение, становятся как-то необыкновенно привлекательны; самый порок дышит в них миловидностью; но исчезни она - и женщине нужно быть в двадцать раз умнее мужчины, чтобы внушить к себе если не любовь, то, по крайней мере, уважение. Впрочем, жена Шиллера, при всей глупости, была всегда верна своей обязанности, и потому Пирогову довольно трудно было успеть в смелом своем предприятии; но с победою препятствий всегда соединяется наслаждение, и блондинка становилась для него интереснее день ото дня. Он начал довольно часто осведомляться о шпорах, так что Шиллеру это наконец наскучило. Он употреблял все усилия, чтобы окончить скорее начатые шпоры; наконец шпоры были готовы.

- Ах, какая отличная работа! - закричал поручик Пирогов, увидевши шпоры.- Господи, как это хорошо сделано! У нашего генерала нет этаких шпор.

Чувство самодовольствия распустилось по душе Шиллера. Глаза его начали глядеть довольно весело, и он совершенно примирился с Пироговым. "Русский офицер - умный человек", - думал он сам про себя.

- Так вы, стало быть, можете сделать и оправу, например, к кинжалу или другим вещам?

- О, очень могу, - сказал Шиллер с улыбкою.

- Так сделайте мне оправу к кинжалу. Я вам принесу; у меня очень хороший турецкий кинжал, но мне бы хотелось оправу к нему сделать другую.

Шиллера это как бомбою хватило. Лоб его вдруг наморщился. "Вот тебе на!" - подумал он про себя, внутренно ругая себя за то, что накликал сам работу. Отказаться он почитал уже бесчестным, притом же русский офицер похвалил его работу. Он, несколько покачавши головою, изъявил свое согласие; но поцелуй, который, уходя, Пирогов влепил нахально в самые губки хорошенькой блондинки, поверг его в совершенное недоумение.

Я почитаю не излишним познакомить читателя несколько покороче с Шиллером. Шиллер был совершенный немец в полном смысле всего этого слова. Еще с двадцатилетнего возраста, с того счастливого времени, в которое русский живет на фу-фу, уже Шиллер размерил всю свою жизнь и никакого, ни в каком случае, не делал исключения. Он положил вставать в семь часов, обедать в два, быть точным во всем и быть пьяным каждое воскресенье. Он положил себе в течение десяти лет составить капитал из пятидесяти тысяч, и уже это было так верно и неотразимо, как судьба, потому что скорее чиновник позабудет заглянуть в швейцарскую своего начальника, нежели немец решится переменить свое слово. Ни в каком случае не увеличивал он своих издержек, и если цена на картофель слишком поднималась против обыкновенного, он не прибавлял ни одной копейки, но уменьшал только количество, и хотя оставался иногда несколько голодным, но, однако же, привыкал к этому. Аккуратность его простиралась до того, что он положил целовать жену свою в сутки не более двух раз, а чтобы как-нибудь не поцеловать лишний раз, он никогда не клал перцу более одной ложечки в свой суп; впрочем, в воскресный день это правило не так строго исполнялось, потому что Шиллер выпивал тогда две бутылки пива и одну бутылку тминной водки, которую, однако же, он всегда бранил. Пил он вовсе не так, как англичанин, который тотчас после обеда запирает дверь на крючок и нарезывается один. Напротив, он, как немец, пил всегда вдохновенно, или с сапожником Гофманом, или с столяром Кунцом, тоже немцем и большим пьяницею. Таков был характер благородного Шиллера, который наконец был приведен в чрезвычайно затруднительное положение. Хотя он был флегматик и немец, однако ж поступки Пирогова возбудили в нем что-то похожее на ревность. Он ломал голову и не мог придумать, каким образом ему избавиться от этого русского офицера. Между тем Пирогов, куря трубку в кругу своих товарищей, - потому что уже так провидение устроило, что где офицеры, там и трубки, - куря трубку в кругу своих товарищем, намекал значительно и с приятною улыбкою об интрижке с хорошенькою немкою, с которою, по словам его, он уже совершенно был накоротке и которую он на самом деле едва ли не терял уже надежды преклонить на свою сторону.

В один день прохаживался он по Мещанской, поглядывая на дом, на котором красовалась вывеска Шиллера с кофейниками и самоварами; к величайшей радости своей, увидел он головку блондинки, свесившуюся в окошко и разглядывавшую прохожих. Он остановился, сделал ей ручкою и сказал: "Гут морген!" Блондинка поклонилась ему как знакомому.

- Что, ваш муж дома?

- Дома, - отвечала блондинка.

- А когда он не бывает дома?

- Он по воскресеньям не бывает дома, - сказала глупенькая блондинка.

"Это недурно, - подумал про себя Пирогов, - этим нужно воспользоваться".

И в следующее воскресенье как снег на голову явился пред блондинкою. Шиллера действительно не было дома. Хорошенькая хозяйка испугалась; но Пирогов поступил на этот раз довольно осторожно, обошелся очень почтительно и, раскланявшись, показал всю красоту своего гибкого перетянутого стана. Он очень приятно и учтиво шутил, но глупенькая немка отвечала на все односложными словами. Наконец, заходивши со всех сторон и видя, что ничто не может занять ее, он предложил ей танцевать. Немка согласилась в одну минуту, потому что немки всегда охотницы до танцев. На этом Пирогов очень много основывал свою надежду: во-первых, это уже доставляло ей удовольствие, во-вторых, это могло показать его торнюру и ловкость, в-третьих, в танцах ближе всего можно сойтись, обнять хорошенькую немку и проложить начало всему; короче, он выводил из этого совершенный успех. Он начал какой-то гавот, зная, что немкам нужна постепенность. Хорошенькая немка выступила на средину комнаты и подняла прекрасную ножку. Это положение так восхитило Пирогова, что он бросился ее целовать. Немка начала кричать и этим еще более увеличила свою прелесть в глазах Пирогова; он ее засыпал поцелуями. Как вдруг дверь отворилась, и вошел Шиллер с Гофманом и столяром Купцом. Все эти достойные ремесленники были пьяны как сапожники.

Но я предоставляю самим читателям судить о гневе и негодовании Шиллера.

- Грубиян!- закричал он в величайшем негодовании, - как ты смеешь целовать мою жену? Ты подлец, а не русский офицер. Черт побери, мой друг Гофман, я немец, а не русская свинья!

Гофман отвечал утвердительно.

- О, я не хочу иметь роги! бери его, мой друг Гофман, за воротник, я не хочу, - продолжал он, сильно размахивая руками, причем лицо его было похоже на красное сукно его жилета.- Я восемь лет живу в Петербурге, у меня в Швабии мать моя, и дядя мой в Нюренберге; я немец, а не рогатая говядина! прочь с него всь, мой друг Гофман! держи его за рука и нога, камрат мой Лунц!

И немцы схватили за руки и ноги Пирогова.

Напрасно силился он отбиваться; эти три ремесленника были самый дюжий народ из всех петербургских немцев и поступили с ним так грубо и невежливо, что, признаюсь, я никак не нахожу слов к изображению этого печального события.

Я уверен, что Шиллер на другой день был в сильной лихорадке, что он дрожал как лист, ожидая с минуты на минуту прихода полиции, что он бог знает чего бы не дал, чтобы все происходившее вчера было во сне. Но что уже было, того нельзя переменить. Ничто не могло сравниться с гневом и негодованием Пирогова. Одна мысль об таком ужасном оскорблении приводила его в бешенство. Сибирь и плети он почитал самым малым наказанием для Шиллера. Он летел домой, чтобы, одевшись, оттуда идти прямо к генералу, описать ему самыми разительными красками буйство немецких ремесленников. Он разом хотел подать и письменную просьбу в главный штаб. Если же главный штаб определит недостаточное наказание, тогда прямо в государственный совет, а не то самому государю.

Но все это как-то странно кончилось: по дороге он зашел в кондитерскую, съел два слоеных пирожка, прочитал кое-что из "Северной пчелы" и вышел уже не в столь гневном положении. Притом довольно приятный прохладный вечер заставил его несколько пройтись по Невскому проспекту; к девяти часам он успокоился и нашел, что в воскресенье нехорошо беспокоить генерала, притом он, без сомнения, куда-нибудь отозван, и потому он отправился на вечер к одному правителю контрольной коллегии, где было очень приятное собрание чиновников и офицеров. Там с удовольствием провел вечер и так отличился в мазурке, что привел в восторг не только дам, но даже и кавалеров.

"Дивно устроен свет наш! - думал я, идя третьего дня по Невскому проспекту и приводя на память эти два происшествия. - Как странно, как непостижимо играет нами судьба наша! Получаем ли мы когда-нибудь то, чего желаем? Достигаем ли мы того, к чему, кажется, нарочно приготовлены наши силы? Все происходит наоборот. Тому судьба дала прекраснейших лошадей, и он равнодушно катается на них, вовсе не замечая их красоты, - тогда как другой, которого сердце горит лошадиною страстью, идет пешком и довольствуется только тем, что пощелкивает языком, когда мимо его проводят рысака. Тот имеет отличного повара, но, к сожалению, такой маленький рот, что больше двух кусочков никак не может пропустить; другой имеет рот величиною в арку главного штаба, но, увы! должен довольствоваться каким-нибудь немецким обедом из картофеля. Как странно играет нами судьба наша!"

Но страннее всего происшествия, случающиеся на Невском проспекте. О, не верьте этому Невскому проспекту! Я всегда закутываюсь покрепче плащом своим, когда иду по нем, и стараюсь вовсе не глядеть на встречающиеся предметы. Всь обман, всь мечта, всь не то, чем кажется! Вы думаете, что этот господин, который гуляет в отлично сшитом сюртучке, очень богат? Ничуть не бывало: он весь состоит из своего сюртучка. Вы воображаете, что эти два толстяка, остановившиеся перед строящеюся церковью, судят об архитектуре ее? Совсем нет: они говорят о том, как странно сели две вороны одна против другой. Вы думаете, что этот энтузиаст, размахивающий руками, говорит о том, как жена его бросила из окна шариком в незнакомого ему вовсе офицера? Совсем нет, он говорит о Лафайете. Вы думаете, что эти дамы... но дамам меньше всего верьте. Менее заглядывайте в окна магазинов: безделушки, в них выставленные, прекрасны, но пахнут страшным количеством ассигнаций. Но боже вас сохрани заглядывать дамам под шляпки! Как ни развевайся вдали плащ красавицы, я ни за что не пойду за нею любопытствовать. Далее, ради бога, далее от фонаря! и скорее, сколько можно скорее, проходите мимо. Это счастие еще, если отделаетесь тем, что он зальет щегольской сюртук ваш вонючим своим маслом. Но и кроме фонаря, все дышит обманом. Он лжет во всякое время, этот Невский проспект, но более всего тогда, когда ночь сгущенною массою наляжет на него и отделит белые и палевые стены домов, когда весь город превратится в гром и блеск, мириады карет валятся с мостов, форейторы кричат и прыгают на лошадях и когда сам демон зажигает лампы для того только, чтобы показать все не в настоящем виде.

@музыка: Amatoty-ЧБД

@настроение: Пустота....(((((((((((

---

Стихи

Зачем?



Зачем ты касаешься моей руки? Это лишнее, я и так чувствую тебя всем сердцем.

Случилась ошибка - напутали звезды, луна слишком близко и пятна на солнце.

Движенье руки - убери, и так больно, от слов, что прошли электрическим ядом,

Я дикая? может. Всех жизней не хватит меня приручить и пытаться не надо.



Я просто вспомнила, что боюсь осенних дождей, не пытайся прочитать по глазам ответа.

Всего боюсь: пауков, воды, бессонных ночей, и время когда ты уходишь - рассвета.

Слышишь, шумит? нет, не дождь, глупый сердце, колотиться в плоть, не считая ударов.

Это не страх и не радость, а боль; а сердце давно не боится кошмаров.



Ты был тем, что все время молчит, а я той, что в словах не нуждалась.

Под дождем не бывает слез, с этой осенью я убеждалась.

Это падение за тишину, обрекло не меня, а убило обоих,

Я читаю в глазах, ничего не говори, не будем строить из себя героев.



Не верь, я не хотела уходить, но и остаться не решалась, понимаешь?

Я смотрю на тебя как на тень, и если б не боль, что реальна, то подумала бы, что растаешь…

Куда ты смотришь? В глаза? Или душу читаешь как раскрытую книгу?

А я вот слабее наверно, а может быть нет,…но боюсь не тебя, а себя, если что-то осталось, я стены воздвигну.



Я меняюсь и этому время виной, что сжигает меня изнутри так надменно,

И пытаюсь порою остаться былой, но всем телом ощущаю души измену.

И "нет" моё - скорее "никогда", а ведь когда-то было просто "нет", не боле.

За редкость слова этого тогда, сейчас расплачиваюсь болью.



Наверное, не стоит это все пытаться объяснить сейчас, уже наверно поздно.

Не надо улыбаться мне в ответ, свести пытаться к шутке, я вполне серьезно.

Ты ждал все это время, а я не знала чего ждать, я просто жить пыталась дальше.

Сейчас скажу я "нет", что значит "навсегда", не принимай до сердца близко этой фальши.







Стая волков



Отряхни свою шкуру от снега,

И беги, пока можно бежать,

Они уже близко, они уже рядом,

Пришли, что б жизнь твою забрать.



Ты один, но только начало.

Стаи нет. Кровью на белый снег

Проливалась беда, и звучало

Имя смерти твоей - человек.



Лапы в снег, чем глубже, тем проще.

И улыбка в два острых клыка.

Ищешь лед, чем чернее, тем тоньше,

Что бы смерть унесла река.



Ветки хруст и надломлены нервы,

Глубже в лес, что б вернее спастись.

Не последний и точно не первый,

И пути ваши пересеклись.



И ты вышел гордо на встречу,

Зверь свободный бескрайних лесов.

И испуг в глазах их заметив,

Ты не слышал уже голосов.



Теплый снег принимал в объятья

Твое сильное тело и кровь.

Вокруг сотни туристов лежала

Стая белых матерых волков.

Неровным светом



Неровным светом, несмелым взглядом.

Я буду ветром, я буду рядом,

Смахни печаль с ресниц, не надо,

Не жди рассветов, гоня закаты.



Смотри на небо, роняя звезды,

И слушай сердце, пока не поздно…

В пустынном парке ночует осень,

Пряча сны свои между сосен.



Травой увядшей, листвой опавшей,

Покой оставлю тоской вчерашней.

Не спи сегодня, смотри на небо,

Следи за светом, уходит лето.



Молчи часами, не лги глазами,

Они не смогут, мечтай слезами.

Иди за ночью, усни с рассветом,

Не трогай время, уходит лето.



Несмелым светом, надменным взглядом,

Я буду с кем-то, я буду ядом.

Смахни слезу с ресниц, не надо,

Не жди меня, прощание свято.



Мой день



Солнце не греет, хотя и должно,

Просто мое лето очень давно ушло…

Тени разбились о потолок,

С жизнью играю, только какой в этом прок.

Мечты покатились в пропасть окна,

Все очень просто - это любви цена.

На плечи тебе бросив прощальный свой взгляд,

Ах, какая мелочь, это же просто яд.



И может быть будет когда-то светло,

Но мой тоннель приводит в тупик все равно.

На лицах людей мелькнет полутень,

Скажите, за что сегодня закончился день.

Мой день.



Ты хочешь знать на все ответ,

Только вопросов давно уже нет.

Я просто слышала крики: ВПЕРЕД!

А ты уже знал, что это меня убьет.

Я сломлена страхом своих же речей,

Эта игра стоила всех свечей.



И я когда-то куда-то приду,

Даже если я по дороге умру.

И если вдруг овладеет мной лень,

Значит, просто закончился этот день.

Мой день.



Легенда



Солнце тихо падало за горизонт,

Оставляло тепло на холмах, на деревьях, на створах ворот,

И стелило дорогу на земли чужие, эх, далеко.

Ты прощай, ты прости, ты забудь и будет легко.



Он ушел прямо в ночь, не дожидаясь рассвет,

Он мечтал, он хотел найти то, чего может и нет.

Мать оставил стоять обжигать ему спину теплом,

Он вернется, он знал, но это будет потом.



Дни летели, стелили ему дорогу вперед.

Сердце билось, кричало, что ее он найдет,

Заберет, украдет, приведет домой он мечту.

Своей матери дочь, ну а себе жену.



Среди леса лачугу заметил, диво - дивное увидел сразу,

Ту, что пела песни, он заприметил,

Зло за красотой не заметил.



Он про ведьму здешних легенд не слышал,

Что веками своей красотой пленила,

Путников манила, вокруг болот водила,

Смерть им всем сулила.



Мать не дождется его ни через год ни через два,

Мать не дождется его уже никогда.

Он обрел мечту на короткий миг,

За любовь приняв холодный смерти лик.



Ради тебя

Молю Тебя!Открой любви мне дверцу,

Чтобы быстрей задвигалася кровь!

Чтоб жизни вкус почувствовал я вновь!

Чтоб ожило моё больное сердце...



Ведь я готов преодалеть любые растоянья,

Готов перешагнуть чрез жизни сей преграды,

Готов скитаться и брести по вечному пути.



Готов терпеть я смерти испытанья.

Бродить под солнцем,ветром,снегом,градом...

И всё ради того,чтобы тебя найти...



_-----

Слепое сердце и душа

В твоих руках недолго бились.

Ты растворилась не спеша,

И чувства в камень превратились.



Зачем играла ты со мной?

Зачем тонул я в нежной боли?

Надежду ты взяла с собой,

Заставив позабыть о воли.



Рассвет пугает,день гнетёт,

Противен вечер,ночь сжигает.

А в небесах могила ждёт,

И смерть там смысл обретает.



Так больно вспоминать сейчас

Твою весёлую улыбку...

Но день придёт,наступит час,

И ты поймёшь свою ошибку.



Когда открыл я сердца храм,

Там где цвела душа с любовью...

От слов твоих сейчас там шрам,

Но лились реки красной кровью.



Не вспомню больше о тебе-

Я не хочу страдать впустую.

Доверюсь в руки я судьбе

В надежде,что влюблюсь в другую...







Тебя не в силах я из памяти стереть-

Тебя увидя вновь готов я умереть.

Ты посмотрела на меня как ангел с неба...

И мне причудилось,что я на небесах тобой ,

Хотя мы знаем оба-я там с тобою не был...



Вот и теперь,лишь стоит мне глаза закрыть-

Ты вновь во всей красе стоишь передо мною...

Но ты не смотришь на меня,и хочешь слёзы скрыть.

А я кричу тебе,хочу дотянуться рукою...



Тебя со мною рядом нет.Хотя и не было...А жаль...

Тебя я сразу полюбил.Но ты ушла...Пришла печаль...

Теперь мой друг-осенний дождь,а вечный путь укажет ветер.

Второй как ты мне не сыскать.Ведь ты одна на целом свете...

_________________



Смотреть в твои бездонные глаза я мог бы вечность,

Хотел взять за руку и отвести на край земли,

Туда где грешные сердца покой бы обрели,

Там где любовь и смерть сольются в бесконечность...

-----------------------------------



Опять пронзит твой нежный взгляд

Моё больное сердце.

И от него ,как от судьбы,

Мне никуда не деться...



Отравленный любовным ядом

Тебя я разлюбить не смог ...

Пока ты будешь где-то рядом,

Я вечно буду одинок...



---------------------------------

Я слушаю грустные капли дождя,

Мне так одиноко.Не хочется жить...

Хочю я навеки забыть про тебя...

Какое проклятье так сильно любить!



----------------------------------------

Мне хочется с жизнью своею проститься,

Уснуть навсегда...и уже не проснуться...

Пускай мне твой образ прекрасный приснится...

И мне не захочется к жизни вернуться...



Судьба нас во век разделила с тобою,

А нам друг без друга тоскливо и грустно...

А нам друг без друга печально и пусто....

Наверное это зовётся Любовью...

--------------------------------



"Мне очень трудно без тебя,

Нас смерть с тобою разделила.

Я б прожил жизнь тебя любя,

И ты б всю жизнь меня любила.



Последний закат в этой жизни пустой,

С ним сердце моё и душа догарают,

Никто мне не скажет:"Не нужно,постой!"

И я ухожу насвегда.Умираю...



Вновь слёзы счастья на глазах.

В любви навеки-я и ты..."

Два любящих сердца порят в небесах:

Здесь сбудутся их неземные мечты...



-------------------------------------

Опять душа моя кричит

О том как я тебя люблю,

О том как я тебя молю:

"Ответь мне!Не молчи!"



Попробуй чувствовать меня с собою рядом

И потуши всю ненависть судьбы моей любовью...

Останься же со мной наедине!!!



Союз двух душ мы завершим обрядом:

Распишемся на звёздном небе нашей кровью,

Сгарая от любви в святом огне...

-------------------------------

Исчезли слёзы,как роса

Сгарает жарким летним днём

Наполнив жизнью небеса....

Твои глаза горят огнём!

Они горят как пламя ада!

Мне больно на тебя взглянуть.

Ты отравилась смретным ядом.

Тебя мне к жизни не вернуть....

Но я люблю тебя,как прежде,

Когда увидел в первый раз.

И сердце бьётся лишь в надежде,

Что воскрешенья будет час...



------------------------------------

Чем ближе я чувствую смерти дыханнье,

Холдное,пахнущей свежей могилой,

Тем ближе конец моим вечным страданьям-

Терпеть я их больне не в силах...



Я бледная тень!Я призрак в ночи,

Что ты не заметила рядом с собою...

Теперь моё сердце уже не стучит...-

Оно остановлено мукой и болью...



Я незаметно растворился в пустоте...

Но это не смерть,а всего лишь начало...

Ведь это всё лудше,чем призраком быть...



Ты тихо плачешь в темноте...

Но плакать уж поздно- меня-то не стало...

Как жалко что ты не умела любить...



----------

Пускай ваш рай горит огнём!

Нам всё равно.Ведь мы вдвоём...

Нас больше не тронут холодные слёзы-

Любовь наша вечна,как небо и звёзды.



И взявшись за руки с тобой

Мы посмеёмся над судьбой,

Что губит души без конца

И их невинные сердца...



Но мы судьбы игре не властны!

Мы влюблены!И любим страстно!

Любoвь в наших душах гореть будет вечно......

Она беcконечна

------------------------------



На свете много прекрасных людей-всех не счесть.

Дай бог чтобы по жизни ты встретил таких миллион.

И всё же на сердце всего лишь десяток имён...

Старайся по жизни в душе их нести и беречь!



-------------Посвящается Той,ради которой я живу....

Той,которую я пока не встретил.....

Быть может Ты всё время ходишь где-то рядом,

А мне пока не суждено увидеться с Тобой...

Наверно проклят я надеждой и судьбой...

О как же я хочу Тебя коснуться взглядом!



Я знаю, лишь в Твоих обьятьях,

Смогу познать я истенное счастье!



За это я Тебя как жизнь боготворю!!!

Ещё не видел -а уже люблю...



----------------------------------



Меня не радует весна-

Она печальна и грустна...

Всё потому, что ты как небо,

Близка и далека одновременно...



Ты светишь как солнце на мир свысока...

Ты мною любима... Но так далека!...

Любовь столь нежна и невинно красива,

А ты далека... И всё же любима...



Все мысли мои об одной лишь тебе...

В глаза я твои ни мог не влюбиться...

Не хочется верить жестокой судьбе,

Что наши сердца рождены,чтоб разбиться...

----------Сгорит свеча,

Наступит тьма,

Навеет грустью,а печаль

Потопит мысли в пустоте

Как пламя тонет в темноте...



Лишь ты сумела мне помочь,

Моя подруга скорби Ночь,

И я тебя благодарю,

За то что душу ты мою

Не раз спасала с в небе звёздном,

Шептала, что конец,что поздно

Чувства возрадить.

Сумей забыть

И просто жить...

----------------------------------



Я знал о тебе ещё до встречи нашей,

Знал то, что прекрасна и нежна,

Что нет тебя на этом свете краше...

Ты больше всех на свете мне нужна!

------------------------------------



Я знал о тебе ещё до встречи нашей,

Знал то, что прекрасна и нежна,

Что нет тебя на этом свете краше...

Ты больше всех на свете мне нужна!

@музыка: Jane Air-Париж

@настроение: ок

---

Я опять о своем

Emo, с чем его едят?









В поисках корней



Чтобы осознать феномен "эмо", необходимо попытаться проследить куда ведут его корни. Попробуем углубиться в историю этого термина.



Соединённые Штаты Америки. После того, как Minor Threat распались в конце 1983 года, яркая хардкор-панк сцена Округа Колумбия, которая поднялась в 1981 году, узрела проявление свежих и необычных идей в рамках установленного DC (Округ Колумбия) хардкор звучания. Посмертная "семидюймовая" пластинка (7") от Minor Threat, под названием "Salad Days", вышла в 1984 году, и загнала последний гвоздь в гроб DC хардкор-панка. По всей стране группы начали задумываться над тем, что ещё нового можно сделать в их музыке. D.R.I. и Bad Brains начали двигаться в сторону "металла", Нью-Йоркские группы начали мутить tough-guy mosh, 7 Seconds устремились к альтернативному року, под влиянием музыки U2. Основной переменой в Округе Колумбия был переход к мелодичному року, не терявшего чувства панка. 1984 год стоит отметить выходом альбома "Zen Arcade" от Миннеапольской группы Husker Du. Их материал продемонстрировал новорожденное звучание, включавшее в себя злой и напористый вокал, сопровождаемый энергичными гитарными ходами, переходящими к замедленному темпу, а также более сложную манеру текстописания, предназначенного для мелодичного вокала.



Весной 1984 года был сформирован новый коллектив Rites of Spring, состоящий из участников The Untouchables / Faith и Deadline. Этот коллектив сохраняет скорость и безумие панка, но вносит в свою музыку абсолютно новый подход к вокалу. Вокалист Guy Picciotto, придерживаясь панк-манеры, время от времени углубляется в эмоциональное состояние во время исполнения текстов песен, носящих личный характер. Его голос срывался в ярких моментах на хриплый и страстный стон. Песни группы затрагивали темы потерянной любви и умирающих воспоминаний. Сейчас вокалист и барабанщик Rites Of Spring участвуют в Fugazi.



Лето 1985 года становится известным, как "Лето Революции", поскольку новая волна групп, практикующихся на рок-темпе, основанном на мелодичности, с действительно поющими вокалами, создаётся из огромного числа DC панк-музыкантов, например Three, Gray Matter, Soulside, Ignition, Marginal Man, Fire Party, Rain, Shudder to Think и т.д. Небольшое количество групп сохранилo быстрое звучание, основанное на хардкор-панке, но внесла новый вокальный подход. Самыми известными из этих групп-исключений являются Dag Nasty.



Иан Макей, вокалист Minor Threat, поёт в группе под названием Embrace. Его тексты носят эмоциональную окраску, в которых он занимается самокопанием. В музыкальном плане Embrace, большей частью состоящий из бывших участников Faith, пишет музыку в среднем темпе, с большим количеством гитарных поп-моментов. Вокал МакКея сохранил свою "торговую марку", и лишь изредка вносит случайные искры эмоций. Ныне он здравствует всё в том же Fugazi.



Звучание всех этих групп в конечном счёте становится известным, как классический "DC sound". Часть из них была в шутку названа "емо", как сокращение от слова "emotional". Точкой отсчёта появления этого штампа можно считать интервью с Ианом МакKейем в известном панк-зине Flipside, где впервые и было упомянуто это словцо. Вскоре после этого DC группы получили погонялово "emo-core". Чуть позже, в 1986 году, некоторые группы начинают сосредотачиваться непосредственно на "эмо"-элементе их творчества. Группа The Hatred из Аннаполиса (рядом с Округом Колумбия) были первыми, кто начал это делать в пост-Rites Of Spring эру. Вскоре после этого, в том же городе появляется коллектив Moss Icon. Они углубляются в самую сердцевину "эмо"-элемента, добавляя в свою музыку множество запутанных и мелодичных гитарных ходов, фокусируясь на громкой/мягкой динамике. Их гитарист позже участвует в большом количестве различных групп, таких как Born Against, Lava, Universal Order Of Armageddon и т.д.



Вокал также ломает уже укрепившийся новый подход, перерастая в крик (во всю мощь лёгких) в кульминационных моментах песен. Moss Icon, во время своих гастролей, открыла для панк-сцены новейшую музыку, в которой главный акцент сделан не на энергию панка, а на сокрушительные эмоции. Позднее очень много групп, с немалым трудом, пытались "срисовать" их динамику, манеру игры и постановку вокала. На мой взгляд, именно Moss Icon необходимо считать родоначальниками чистого "эмо", поскольку они были первой, на сто процентов состоявшейся эмо-группой, а не Rites of Spring, и уж тем более не Sunny Day Real Estate, как считают многие люди.



"Популяризация" Эмо.



Итак, корни термина "emo-core" уходят в далёкие дни хардкора 80-х годов, зафиксированных в записях групп, выпущенных Dischord Records. Но самое пристальное внимание к этому жанру было обращено около шести лет назад. Отчасти это произошло с приходом популярности музыки, которую создали Sunny Day Real Estate. Они образовались в 1992 году в городе Сиэтл. Позаимствовав свою основу у панк-музыки, они смогли прибавить к ней "поп"-дыхание. С выходом их дебюта "Diary" на известном крупном лейбле Sub Pop в 1994 году, было положено начало развития т.н. "эмо", но уже вне хардкор-движения. Sunny Day Real Estate мгновенно стали одними из наиболее влиятельных колледж-рок групп 90-х.



Зачаровывающее звучание группы достигалось за счёт вокала, пронизанного тоской и нежностью, а также трогательной лирики и мощного гитарного ритма. Жизнь этой группы была яркой, но короткой. Oна распалась в марте 1995 году. Позднее музыканты пытались неоднократно собраться вместе, но из этой затеи вышла лишь только парочка неплохих релизов. Эта группа известна ещё тем, что очень редко общается с представителями прессы. Когда их спросили: "ощущают ли они своё влияние, давшее толчок к развитию "эмо"-жанра?", то их ответ состоял в том, что они осознают то, что их музыку можно отнести к "эмо", но истинными пионерами являются Rites of Spring.



Jeremy Enigk, вокалист SDRE, в 1996году выпустил свой сольный материал "Return of the Frog Queen" всё на том же Sub Pop. На мой взгляд, этот релиз является ярким доказательством его харизмы и музыкальной хватки. Бас-гитарист SDRE Нейт Мендел участвует сейчас в группе Foo Fighters. Большое количество групп, в том числе и представители панка, начали создавать музыку, схожую со звучанием SDRE. Если некоторые люди утверждают, что вершиной "эмо"-жанра являются Mineral, Texas Is The Reason, Get Up Kids и т.д., то стоит отметить большое влияние SDRE на их музыку.



Согласно словам Джереми Гомеза, бас-гитариста группы Mineral, короткая жизнь SDRE не ограничила воздействие их музыки: "Sunny Day Real Estate никуда не исчезли, и изменили много человеческих жизней". Однако Гомез настаивает на том, что не только SDRE оказали влияние на музыку его группы, всегда помечаемой клеймом "эмо". "Мы оказались внутри сцены абсолютно случайно. Мы собрались вместе и начали сочинять наши песни, а затем отыграли концерт в Хьюстоне вместе с Christie Front Drive. Мы никогда не слышали о них, а они никогда не слышали о нас, но в конечном счёте всё обернулось к лучшему. Мы были просто ошарашены. Это был первый раз, когда мы открыли для себя другие группы, исполняющие похожий стиль музыки". Чуть позже Mineral записали свою первую 7". Для Audio Concept (лейбла, созданного Christie Front Drive), и прочно закрепились на "эмо"-сцене.



Ко времени выпуска их альбома "The Power of Falling" на Crank! Records в 1996 году, они уже стали наиболее яркими представителями сцены пост-SDRE эры. Наравне с Mineral, в "поп"-направлении двигалось большое число групп, таких как Promise Ring, Karate, Jejune, Rainer Maria, Appleseed Cast, Cursive, Knapsack, Jimmy Eat World и т.д. Надо отметить, что сейчас многие музыканты боятся клейма "эмо", как чумы.



Возьмём для примера группу Promise Ring. Пожалуй, это была первая группа, которой удалось так далеко удалилась от панк-сцены, не вызвав у её представителей никаких подозрений к музыкантам. Все участники группы являлись выходцами из хардкор-движения, а их вокалист играл в известном эмо-коллективе Cap'n Jazz, поэтому их быстро окрестили, как "эмо". Выход их первой большой пластинки "30 Degrees Everywhere" на Jade Tree лишь укрепил за ними это погонялово. Четыре года спустя Promise Ring сознательно начали отрицать своё отношение к эмо-сцене. Это было обусловлено тем, что крупные музыкальные компании начали проявлять неподдельный интерес к музыке такого рода, и как следовало того ожидать, в панк / хардкор-движении возникла обеспокоенность из-за этого вторжения со стороны крупного бизнеса.



Вот что говорит Джейсон Гневиков, бас-гитарист Promise Ring, по поводу т.н. "эмо": "Непостижимо! Ещё четыре года назад всё это имело совершенно другое значение. Теперь это превратилось в такую вещь, от которой все люди уклоняются, и я знаю почему... Я думаю, что всё стало слишком неправильным. Панк и хардкор-люди сильно оберегают то, что им принадлежит, и теперь внешний мир, в лице музыкальной индустрии, забирает это у них". Последний материал, выпускаемый Promise Ring, представляет собой хорошо сделанный power-pop, но это не является их реакцией против "эмо", а скорее их более глубокое осмысление подхода к написанию песен.



Promise Ring полтора года назад лихо подорвали свой авторитет в панк / хардкор-сообществе, когда в передаче "120 минут" на МТV был показан их видео-клип. С того времени Promise Ring перестали называть эмо-группой, да и они сами стараются уйти от этой метки всё дальше, и дальше. Многие панк, эмо и хардкор-люди стараются сейчас вернуть назад уже полузабытый, и превращённый в общепринятый музыкальный штамп, смысл "эмо". Они отсекают все попытки называть этим словом творчество великого множества групп, играющих indie rock, indie pop, math rock и т.д., особенно если последние не имеют отношения к независимой музыкальной сцене. Они просят людей не забывать о том, кто и как создал этот термин "эмо".



"Эмо"-Плодовитость.



Популяризация "эмо" пересекла все границы, как географические, так и музыкальные. В разных странах мира начинают возникать невероятнейшие гибриды, созданные из различных музыкальных стилей. В поисках абсолютно нового звучания "эмо"-парни и "эмо"-девушки создали международную "оранжерею" групп-"гибридов".



Мелодичное "емо" и жёсткий "emocore" смешивают с джазом, инди роком, "металлом", поп-панком, нойзом, фолком, грайндом, техно, крастом и т.д., и т.п. Фантазия представителей эмо-сцены давно уже потеряла контроль, и мчится вперёд как сумасшедший локомотив, разнося в щепки все преграды, оказавшиеся на его пути. Так на белый свет были рождены новые стили, объединенные словом "эмо" - screamo, spazz-core, brutal emo и т.д. Трудно описать звучание многих этих направлений, поскольку они не всегда поддаются лёгкому осмыслению. Также трудно, как и описать свои ощущения от прослушивания этой музыки.



Для меня яркими представителями современной эмо-сцены являются такие коллективы, как Bob Tilton, Harriet The Spy, Yage, The Hal Al Shedad, Locust, Sunshine, Submission Hold, Saetia, Breakwater, Monochrome, Frodus, The Party Of Helicopters, Four Hundred Years, Closure, Guts Pie Earshot, Kurt и т.д.



А теперь переходим к последней главе нашего повествования. Постарайтесь отнестись к ней со здоровым чувством юмора, поскольку всё описанное ниже не является вершиной эмо-сцены, но имеет к ней прямое отношение.



"Эмо"-Мода.



Любое музыкальное направление развивает собственный стиль одежды, присущий только ему. "Эмо" не оказалось исключением из правил, и более того, развивается в этом направлении гораздо быстрей и интересней, чем это происходит в панк / хардкор-сообществе. Кстати, представители последнего постоянно пользуются плодами неиссякаемой фантазии эмо-сцены. Вот некоторые атрибуты внешнего вида "эмо"-персонажа. Добро пожаловать в безумный мир "эмо"-моды!



- Причёска Emo Romulan (толстые, выкрашенные в чёрный цвет, сальные волосы должны быть коротко срезаны спереди бритвой и прикрывать половину лба. Таким же образом волосы срезаются высоко по ушам.)

- Фактически, любые сальные, выкрашенные в чёрный цвет волосы. Кусками спереди, пейсами сзади и по ушам, плюс взлохмачены.

- Причёски в стиле "афрос", а-ля Karp и At The Drive-In.

- Бакенбарды.

- Очки в роговой оправе, или, по крайней мере, в толстой чёрной оправе.

- Бритая голова и заросшее щетиной лицо. Всё это особенно хорошо смотрится с очками в роговой оправе.

- Тяжёлые слаксы, обычно очень плотные и короткие.

- "Стариковские" штаны из полиэстера.

- Тонкие кофты из полиэстера, очень маленького размера (с верхним рядом пуговиц и воротником). Также майки детского размера со случайными лозунгами на них, или со спортивными номерами на спине.

- Такие же узкие майки с хеви метал-дизайном (Iron Maiden, Metallica, Motorhead). Желательно немного заношенные.

- Цокающие чёрные ботинки.

- Теннисная обувь (низкие Chuck Taylor или "конверсы" Jack Purcell).

- "Старошкольные" Vans.

- Шарфы

- Куртки работников автозаправочной станции. Эта "фишка" получила широкое распространение за последние годы, не очень долго прослужив эксклюзивном для эмо-ребят. В настоящее время можно также подыскать себе хорошую куртку из вельвета.

- Подойдёт классическая верхняя одежда для улицы, в виде пальто. Например, популярное Blue Peacoat.

- Заколки для ребят.

- Косметика (мужская или женская).

- Тесные жакеты и свитера с v-вырезом. Свитера тёмных тонов с поперечной полосой.

- Штаны из чёрного денима должны быть подвёрнуты не более, чем в два раза.

- Штаны из серии "рабочая одежда". В самом крайнем случае, допускается вельвет.

- "Эмо"-куртки из той же серии, выдержанные в земляных тонах, а также коричневого, серого и темно-синего цвета. Одна-две нашивки.

- Бумажники с цепью, но ещё круче - большое кольцо для ключей (стиль швейцара).

- "Кенгурухи" с металлической застёжкой-молнией.

- Проклёпанные веганские ремни (разных цветов) и напульсники.

- Анорексичная худоба. Здесь очень помогает вегетарианство

@музыка: The 69Eyes-Lost boys

@настроение: ок

---

Эх....

Эта песня для мя очень много значит,она с моего любимого альбома HIM и эта первая песня которую я у них услышала и увидела на нее клип.Тогда я влюбилась в Вало,а это было во 2классе!!!!!!!!!!!

In Joy And Sorrow"





Oh girl we are the same

we are young and lost and so afraid

there?s no cure for the pain

no shelter from the rain

All our prayers seem to fail



In joy and sorrow my home's in your arms

in world so hollow

it is breaking my heart

in joy and sorrow my home's in your amrs

in world so hollow

it is breaking my heart



Oh girl we are the same

we are strong and blessed and so brave

with souls to be saved

and faith regained

all our tears wipe away



In joy and sorrow my home's in your arms

in world so hollow

it is breaking my heart

in joy and sorrow my home's in your arms

in world so hollow

it is breaking my heart



In joy and sorrow my home's in your arms

in world so hollow

it is breaking my heart

in joy and sorrow my home's in your arms

in world so hollow

it is breaking my heart



and my home's in your arms

and it is breaking my heart

my home's in your arms

and it is breaking my heart

@музыка: HIM-Poison girl

@настроение: ок

---

Любовь - это маленькая птичка слишком сильно сожмёшь - умрет,разожмёшь улетит,кого любишь отпусти,если вернётся значит будет твоим,если нет то он твоим и не был.

@музыка: тышына

@настроение: ок

---

Воть...

Моя псынка и псэнка моей бабушки

@музыка: Tokio Hotel-Scream

@настроение: ок

---

Воть...

Мой пупочек

@музыка: The 69Eyes-Lost boys

@настроение: ок